верят, что божественность свойственна даже самым маленьким созданиям, и все они – голоса небес. Ваш союз с этим существом будет абсолютным, вы станете охотиться вместе, жить вместе и умрёте неразлучными.
В Башне мёртвых ты будешь изучать тела всех, кто умирает в Городе, – это магия крови и лимфы, тайная наука ригор мортис[14]. Там верят, что эта жизнь – лишь инициация, а смерть – начало просветления. Тело есть сосуд знаний, душа же отравляется в иные сферы, оставляя тело, переполненное секретами этого мира. Они поклоняются давно умершим Маникарника, чьи тела утеряны, и возводят алтари во имя этих призраков.
– Но которая из них правильная? Где истинные боги и правда? – спросила я.
Валтасар нежно улыбнулся, словно беседуя с глупым ребёнком:
– Об этом судить не нам. Каждый верит в то, что ему кажется достаточно правильным, и позволяет остальным пользоваться тем же благом. Кто знает, что случилось в предрассветных сумерках мира? Редко удаётся избежать теологических дебатов, когда мы выбираем, что есть на завтрак… Разногласия должны быть вежливыми – таков нурийский закон. Мы стараемся наилучшим образом толковать то, что видим вокруг.
Бад фыркнул и почесал за мохнатым ухом.
– Кажется, брат, ты пропустил одну.
– Ах да, – небрежно проговорил Варфоломей. – Башня Святой Сигриды, которую мы, без сомнения, не осуждаем, едва ли может считаться религией. Её последователи следуют примеру философа и мореплавательницы Святой Сигриды из Кипящего моря: она не была ни Звездой, ни богиней, её подвиги меняются всякий раз, когда кто-то из сигрид отвечает на вопрос о Госпоже. Говорят, в древние времена она считалась великой мореплавательницей и морской богиней, хотя была обычным гребцом. При этом имела три груди и носила бороду. Кто разберёт сигрид? Они скрытные, странствуют по реке на кораблях из кипарисового дерева и никому не рассказывают о своих ритуалах.
– Ещё есть наша собственная Башня, – с любовью сказал Бад. – Хризантема. О нас ты уже знаешь: «Книга Ветви» и «Книга Падали», святость растений и всех существ, которые делятся с нами собственными жизнями, чтобы мы могли жить. – Он взъерошил мои волосы, как у ребёнка. – Разумеется, все Башни представляют необычные и утончённые верования; кому-то хватает деревенской веры в Звёзды, кому-то нет. Религия – блюдо, отдающее крахмалом, мы добавляем в него экзотические пряности.
Я тяжело вздохнула, одурманенная разнообразием Башен и людей, – в моей деревне было всего несколько сотен душ и один храм, выглядевший как ледяная пещера в склоне горы. У меня не было особой привязанности к птицам или кошкам, если не считать того, что они шли на прокорм. Я не умела петь и играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. К тому же половина моей жизни прошла в поклонении небу – я отдала ему более чем достаточно. И, хоть стыдно об этом думать, мне не хотелось поклоняться цветам и забыть про дичь, обильно приправленную специями. Я не видела в этом греха, такова моя природа. В итоге осталась всего одна Башня.
– Не могу сказать, что решила… я так мало знаю! Но отведите меня в Башню Святой Сигриды.
В Саду
На чёрных-пречёрных веках девочки появились серебряные блики, будто её кожа отражала лунный свет. Она вдруг замолчала, оборвав историю, как рыбак обрывает леску. Посмотрела вдаль, на колышущиеся сливовые деревья, чьи листья блестели в темноте, когда ветер лениво их касался. По шелковистой поверхности пруда бежали волны, ударяясь о заросли камыша и изогнутые корни склонённых ив. Мальчик поёрзал, чувствуя, что его не замечают, что девочка рассказывает свою историю ночи и даже не видит его, сидящего перед ней. Неужели сейчас она осмелилась бы полезть на вершину башни, чтобы посидеть рядом с ним? Он боялся её покинуть – боялся, что никогда больше не найдёт её в огромном Саду, в лабиринте гибискуса и жасмина, среди стай ручных птиц, чьи хвосты блестят ярче сокровищниц, а высокие кипарисы обращены к небу точно руки паломников.
Мальчик боялся лишний раз вздохнуть, внимая голосу рассказчицы. Несмотря на замешательство, город Аль-а-Нур обосновался где-то в его животе, и Башни проросли сквозь маленькое тело. Девочка с лёгкостью погрузила слушателя в транс – теперь он лениво бродил по тёмно-голубым улицам и дымным переулкам, грызя карамельное яблоко, купленное у монаха в желтом одеянии, и страстно желая исчезнуть в недрах одной из Башен.
Внезапно девочка посмотрела на него, и его сердце при звуке её голоса кувыркнулось, словно лягушка, решившая прыгнуть на луну.
– Прости, что я так надолго тебя бросила. Не хотела причинить боль.
Девочка спрятала лицо среди теней, и мальчик слегка задрожал, но сумел скрыть свою дрожь. Она улыбнулась – улыбка была несмелая, как заяц посреди поля, – и продолжила.
Сказка о Седой девочке (продолжение)
