чтобы священное, тайное имя Цвети жило в наших сердцах, хотелось стать спасителями Города, который являлся сердцем наших сердец. Мы не подумали о Ранхильде и нашем задании, охотно принесли клятву и поцеловали старую руку, сладко пахнувшую сандаловым деревом и шуршащими свитками. Не было и тени вины, когда мы отправились в дорогу под низкий гул закрывшихся Врат Лосося за спиной.
От Аль-а-Нура до Шадукиама путь оказался ближе, чем мы думали, – похоже, когда отдыхаешь в объятиях Грезящего города, за его стенами чудится другая вселенная, куда не добраться просто переставляя ноги.
Земли, что лежат между двумя городами, красивы.
Как мы шутили и вприпрыжку бежали среди возделанных полей! Как поедали землянику и апельсины, сверкавшие в утреннем тумане будто огоньки! Варнава получил особое удовольствие на открытых местах, обгоняя нас на своих быстрых ровных ногах. «Вперёд! – кричал он. – Нет причин не наслаждаться дорогой, даже если нас ждёт дело, вызывающее страх и ужас. «Ветвь» гласит: «Не обращай внимания на тьму перед тобой, позади тебя и возле тебя; пребывай всегда во свете открытой души». А черника на обочине так сладка поутру!» Варфоломей пребывал в обычном настроении – раздраженно косился на ночные звёзды. Валтасар позволил Варнаве подбодрить его, и они вдвоём стали прыгать и игриво бороться подле наших ночных костров.
Как сердечно нас приняли среди покрытых солнечными бликами стен Шадукиама! Как блистали его бриллиантовые башенки на фоне огромного плетёного Купола, накрывшего весь город, – он соткан из живых роз, которые вьются по гладкому каркасу, а в красных пятнах, что выделяются на бело-розовом фоне, есть что-то непристойное. Стражники разрешили нам войти, не задавая вопросов. Нашу встречу с Папессой (было очень трудно «откусить» всё, что мы обычно добавляли к её имени, не назвать её Чёрной, Фальшивой или Отступницей; но мы расположили стада своих слов в гениальном порядке) организовали гладко и провели весьма вежливо. Конечно, они сияли! «Папесса благоволит всем сыновьям и дочерям, желающим припасть к её груди, – заверили нас. – Она жаждет собрать свою семью под Розовым куполом и положить конец распрям. Её заботят лишь их души». Нам кланялись и перед нами расшаркивались.
Как же было легко её ненавидеть, сестричка!
Нам не потребовалось тайком проносить оружие в сводчатый зал: мы шли со своими кинжалами у всех на виду – с острыми зубами, доставшимися нам от предков-охотников, не знавших иной плоти, кроме яблок и персиков. Казалось, всего мгновение назад мы радостно скакали через сады, а теперь стоим в её личной приёмной, опускаемся на колени перед странным троном, будто сделанным из тех же роз, что покрывают Купол города. Да, они были живыми и извивались вокруг её тела с распутной близостью.
Преклонив колени, мы не увидели лица Папессы, скрытого под волосами, бело-золотым потоком, похожим на длинную вуаль монашки. Она не поприветствовала нас и не попросила встать. На её запястьях были золотые кандалы, а цепи лениво покачивались, касаясь обнаженных коленей. Знаменитое фиолетовое платье демонстрировало изрядную долю бледного тела: была видна нижняя часть её правой груди, сквозь прорехи в древней ткани пагубно белели части бёдер и живота.
Я всё время думаю, сестра, было ли всё так легко из-за того, что она выглядела призраком, коего нам велели остерегаться? Появись она без прославленных молвой внешних атрибутов, тронула бы нас её красота? Могли ли мы усомниться в своей правоте? Однако Папесса была собственным отражением в зеркале, безошибочным и точным подобием.
– Добро пожаловать домой, блудные сыны, – сказала она голосом глубоким и сладким, как многослойные соты. Голову при этом не подняла. – Дом становится сильнее, когда все дети возвращаются к очагу. Меня воодушевляет то, что вы здесь.
– Это честь для нас, мать. – Варнава прорычал почётный титул, и его вкус был горьким, будто листья лайма на языке. – Яшна послала нас с миссией мира…
Она вдруг вскинула голову, и чёрные глаза сверкнули, как искры, летящие из древней наковальни.
– Яшна послала вас убить меня. Избавить зачумлённый Город от неудобной женщины. Если мои помощники так глупы, что смеют надеяться, будто Аль-а-Нур примет нас, не думайте, что я совершу ту же ошибку. Я Ранхильда и знаю, насколько тяжела длань Аль- а-Нура на самом деле.
Мы взволнованно переглянулись, Варфоломей облизнул чёрные губы. Если она и впрямь настолько сошла с ума, что верит, будто является возрождённой Отступницей, вероятно, убить её будет милостью. Я попытался измерить глубины безумия, прошептав:
– Я знаю, что исход войны для твоей предшественницы был мучительным…
– Нет, сын мой. Не для неё – для меня. Я лежала на камнях, и солнце пожирало мою плоть. Я ворочала бесполезным обрубком языка, умоляя о пощаде. Я видела, как ваша бесценная Цвети закрывала ящик, в котором лежали мои отсечённые груди. И я слышала, как солдаты выкрикивают её фальшивое имя – Гифран! Гифран! Шлюха, предавшая своего бога ради власти. Это новое тело, но я Ранхильда, первая из носивших это имя, и я чума, которая дойдёт до мозга костей Миропомазанного города. Народы
