ночи перед моим внутренним взором вставали неизменные картины похотливых лиц – всем было известно, какие странные твари жили в Миропомазанном городе, и их уродство заполняло мои сны, рождая морщины на коже.
Когда сообщили, что армия Драги Селести – я и выговорить это могла с трудом – разместилась в дне пути от городских врат, ко мне явился мальчик. Обнаружив меня забившейся в угол за троном, он стал гладить мои волосы, словно я была его потерянной дочерью, хотя сам казался лишь ребёнком, румяным и рыжеволосым.
– Что бы ты подумала, – ласково проговорил он, – услышав, что можешь всё это пережить?
Я уставилась на его розовощёкое личико, как раненая лань.
– Ты ведь не собираешься стать моим защитником, верно? Ты безобиднее котёнка! Папесса убьет меня и искупается в моей крови. Ей ведь только это и нужно.
Мальчик нахмурился.
– Возможно, «пережить» – некоторое преувеличение. Но я не тот, кем выгляжу. Видишь ли, тела столь же дёшевы, как нарциссы на весеннем базаре. Этот мальчик умер от лихорадки меньше недели назад, а мне нравится быть ребёнком. Меня зовут Марсили. Я путешествую по мертвецам, пустым сосудам из плоти. Не в моих силах спасти твоё красивое тело от участи, уготованной ему продажной Папессой, но я могу сохранить твой дух до той поры, пока мировое колесо не повернётся ещё раз и у тебя не появится шанс отомстить. Или прожить безымянную жизнь среди коз, если ты этого пожелаешь. Итак, твой ответ «да» или «нет»?
Его зелёные глаза, словно две змеи, ползли ко мне – целеустремлённо, как к прохладному телу матери.
– И ты сделаешь это для меня? – сдавленным голосом проговорила я.
– Не бесплатно, разумеется! Это Шадукиам, обитель дельцов, приукрашенная цветочками! Чего здесь нельзя купить, чего нельзя продать за пригоршню меди и серебра, за горсть голубых самоцветов? Чего нельзя заполучить, если оно имеет цену? На наших рынках божественное и извращённое висит на кожаных ремешках, точно гусиные тушки зимой, и мириады жаждущих пальчиков тянутся к небесам под отчаянные звуки торга! Это место всегда было моим домом и способно удовлетворить любое моё желание – каждый день прекраснолицый юноша умирает из-за любви к богатой девушке или от голода, проиграв последние гроши на состязании. А когда они уходят, их красивые тела достаются мне, точно свежевыглаженные рубашки. То, что потребуется от тебя, мелочь в сравнении с магией, на которую я способен. Не родился ещё адепт мёртвых искусств, способный меня превзойти.
Любопытство боролось во мне со страхом.
– Как ты получил такую силу? Даже священники Мертвецов из Аль-а-Нура не знают подобного заклинания.
Он бросил на меня странный взгляд, поглаживая тонкой рукой несуществующую бороду. Затем начал говорить, а в это время город вокруг нас горел.
Сказка Некроманта
Я родился маленьким, как отсечённый плугом палец земледельца.
Мать моя испытала горькое разочарование – они с отцом так долго ждали сына, а родился какой-то уродец. Мои благородные родители пытались продать меня любому проезжавшему мимо цирку, но слоны впадали в ярость, а львов охватывала дрожь, едва моя миниатюрная колыбель оказывалась поблизости. Цыганки делали жесты, отгоняющие злых духов, и по ночам оставляли на нашем пороге маленькие обереги, спасающие от демонов. Ни башням, ни храмам я был не нужен – что за священник получится из того, кто даже пера поднять не в силах? Я не мог ни возделывать землю, ни торговать.
Отец начал верить, что я не просто урод, а ещё и демон.
Каждый день родители отправлялись на рынок и предлагали меня любому, у кого нашлась бы монетка, чтобы заплатить за моё несчастное тельце. Мать не ухаживала за мной, а кормила кусочками жеваного мяса и овсяной кашей, пищей бедняков. Обращаясь к прохожим, она твердила, что меня можно использовать для дрессировки змей, подглядывания за возлюбленными или в качестве экзотической наживки. Однако в моём усохшем и бесформенном тельце таился острый и яростный ум, похожий на клещи кузнеца; когда мне было три дня от роду, я уже умел хорошо говорить. За неделю освоил цыганский диалект. В неполный месяц выучил все слова до единого, из тех, что звучали на базаре. Но я держал язык за зубами – знай моя мать, что я умею, она бы удвоила цену, а я не хотел, чтобы она получила выгоду.
И вот, когда мне исполнилось двадцать недель, а я всё ещё оставался маленьким, появился покупатель. Он был очень худой и тонкий, словно бумага. Его кожа и наряд по цвету напоминали луну – не романтическую планету влюблённых, а истинную, о которой говорили нурийцы из ордена Солнца-и-Луны, когда приходили покупать стекло для странных штук, при помощи коих следили за небом: серую и испещрённую оспинами, полную тайных кратеров, замёрзших пиков и разорённых временем пустошей. Глаза его были бесцветны, если не считать зрачков, похожих на раны от уколов веретеном, – остальное пространство заполняла молочная белизна. Он вложил в ладонь моей матери три золотые монеты, и она вздрогнула от отвращения, когда их руки соприкоснулись.
