пожухшее и выгоревшее. И руки мои были в тот раз грязны от земли, а не от черной крови чудовища…
Должно быть, мои чувства отразились на лице, поскольку Хорвек криво усмехнулся и отпустил меня, словно предугадывая мое желание отстраниться.
– Вот видишь, ты опять хочешь идти дальше, слезы высохли и страхи позабыты, – сказал он. – Не стоит терять время, день не так уж долог, а вечером по твоему следу пойдут новые охотники.
Я покраснела – моя слабость и впрямь выглядела глупо и постыдно – и торопливо зашагала вперед, стараясь не слишком сильно прихрамывать. С Хорвека сталось бы вновь взвалить меня себе на спину, но теперь, после того как я вспомнила о господине Огасто, дружба с новым знакомцем вызывала смущение, точно его светлость мог бы увидеть, как я совершенно неподобающим образом взгромоздилась на закорки к какому-то бродяге.
Боги благоволили к нам – должно быть, им претило встать на сторону злобной ведьмы, несмотря на то, что в противниках у нее значились глупейшая Фейн и бродяга Хорвек, который временами походил повадками то ли на демона, то ли на хитрого безумца. В долине и впрямь обнаружился неглубокий ручей, местами больше напоминавший канаву. Мы прошли вниз по течению, пока мои ноги не начало ломить от студеной воды и я не запросила пощады, позабыв о недавнем намерении быть стойче всех славных героев разом взятых. Выбравшись на один из берегов, я в изнеможении упала на траву. Хорвек же, словно не чувствуя ни холода, ни усталости, снял изодранную куртку, рубаху и принялся смывать подсохшую кровь, которой был покрыт едва ли не полностью. От холодной воды раны снова начали кровоточить – их было немало, и многие из них оказались довольно глубоки.
– Что же ты молчал! – я с беспокойством осматривала порезы. – Тебя нужно перевязать!
– Пустое, – тут же ответил Хорвек. – На мне все заживет как на собаке, уж поверь. Лучше побеспокойся о своей ноге.
Я поняла, что он не подпустит меня к своим ранам, и принялась копаться в своей сумке – дядюшка снабдил меня изрядным количеством лекарских припасов, но явно не мог представить, что в пути меня одолеет отнюдь не несварение желудка и не вши. Чистой ткани, годной на перевязку, нашлось совсем не много.
С грустью я осмотрела свое верхнее платье, превратившееся в лохмотья. Его мне дали добрые монахини, и оно не отличалось изысканностью кроя, но то была добротная, удобная в дороге одежда. Теперь же сквозь дыры на подоле совершенно неприличным образом виднелись мои сбитые в кровь колени, нижняя юбка тоже была изодрана и грязна, точно в нее завернули десяток диких кошек, завязали узлом и бросили в канаву.
– Нам нужна другая одежда, – только и сказал Хорвек, наблюдая за тем, как я пытаюсь оттереть пятна с ткани, забредя в воду поглубже.
Сам он к тому времени уже накинул еще не просохшую рубашку на свое изрисованное диковинными знаками тело – выглядело это еще непотребнее, чем мой нищенский наряд. Возможно, в таком виде считалось допустимым бродяжничать в варварских северных землях, однако в срединных королевствах швырнуть булыжником или плеснуть помоями в столь неприглядных оборванцев считал своим долгом любой встречный. По всему выходило, что нам следует найти какое-нибудь поселение, чтобы разжиться едой и одеждой. У меня имелось немного денег, переданных дядюшкой Абсаломом для пожертвования лесному монастырю, и я надеялась, что их окажется достаточно – желудок от голода подводило все сильнее, а уж после купания в холодном ручье мой живот урчал, как злая цепная собака.
Немного отдохнув и согревшись, мы вновь побрели по воде – башмаки я связала шнурками и перебросила через плечо, Хорвек поступил схожим образом, хотя мне казалось, что и до разницы между сухой обувью и мокрой ему точно так же нет дела, как он не разбирает, кровоточит ли рана или гноится.
Когда на нашем пути возник мостик-брод из пары старых бревен, от которого в лесную чащу уходила натоптанная тропа, мы не сговариваясь выбрались на берег: где-то здесь полагалось обитать людям, и нам следовало их отыскать. Удача продолжала нам сопутствовать: неподалеку, около небольшого озерца, притаился зажиточный хуторок с пасекой, где нас не только накормили, но и предложили за умеренную плату довезти до селения покрупнее: родственники, гостившие у хозяев, как раз собирались возвращаться домой, нагрузив повозку медом.
Хорвек, разумеется, не глянулся хуторянам, однако на их лицах читалась мысль: «Пока что этот разбойник просит еду и одежду, предлагая взамен хоть какие-то деньги. Откажешь ему – и он придет ночью с приятелями, возьмет задаром все, что захочет, да еще и прикончит кого-нибудь в сердцах». Нетрудно было сообразить, что в этих лесах частенько появляются лихие молодцы, охочие до того добра, что перевозят по здешним дорогам, и хуторяне стараются по возможности жить с ними в мире – дойную корову никакой дурак просто так не прирежет.
Видя, что мы не слишком-то требовательны и не обозлены, нам предложили сущие обноски, приговаривая без конца, что, мол, у бедных крестьян за душой одни башмаки на всех, а штаны и вовсе передаются по наследству уже пять поколений. Лица у
