как от болотной гнилушки. Его логово – в заброшенной Восточной башне. Иногда ночью слышно, как он страшно воет с ее вершины – мороз по коже пробирает! Упаси меня боги с ним встречаться! Достаточно того, что он украл из моего тайника полукрону, а затем срезал с лучшей куртки нарядные пуговицы. Да еще перевернул чернильницу на мои тетради, пустил летучую мышь в комнату матушки, связал шнурки на моих ботинках так, что я едва сумел их распутать…
– Полукрону украл кто-то из твоих дружков, так же как и ты сам украл ее у какого-то лоботряса, – рассудительно ответила я. – Пуговицы отгрызли крысы – их здесь полно, а чернильница опрокинулась из-за сквозняка… Что же до летучей мыши – уж не сам ли ты притащил ее в ваши с матушкой покои, а затем не уследил за нею?
Харль самую малость покраснел, но лишь буркнул что-то неразборчивое в ответ.
– А шнурки у тебя и сейчас запутаны, точно хвост у беса, – завершила я свою речь.
– Домовой существует! – обиженно воскликнул Харль, не выносивший, когда я высмеивала его выдумки, но упорно продолжавший меня ими потчевать из духа противоречия.
– А господин Огасто – морской дьявол, – с презрением отмахнулась я от его слов. Харль, поежившись, с опаской осмотрелся – все же юный сплетник побаивался, что его истории дойдут до господских ушей, а затем, убедившись, что нас никто не подслушивает, с жаром принялся доказывать, что я запомнила все совсем не так, как он рассказывал.
Не успел он толком увлечься, как в дверях показалась девица, служащая на кухне, – ей нужно было наложить мазь на ошпаренную руку, а затем появился псарь, свежие укусы на теле которого никогда не переводились, и мальчишка тихонько юркнул в приоткрытые двери. Госпожа Эрмина Лорнас уже разузнала, что ее сын околачивается при племяннице лекаря, и сурово отчитывала его по пять раз на день, посчитав, видимо, что в ее семействе пристрастием к врачеванию (и врачевателям) должен отличаться кто-то один. Разумеется, этого было недостаточно для того, чтобы отвадить Харля от лекарских покоев, но мальчишка хорошо знал, как быстро расходятся слухи по дворцу, и справедливо полагал, что от глаз служанки до ушей его матери расстояние крайне невелико.
Следующий день грозил в точности походить на предыдущие, и я с тоской взбалтывала тяжелые пузатые бутыли, где настаивались болеутоляющие и отхаркивающие средства. Дядюшка Абсалом, неторопливо и с удовольствием позавтракав, направился к госпоже Вейдене засвидетельствовать свое почтение и спросить, успокоили ли ароматические свечи ее головные боли, а я вновь осталась ожидать искусанных, простуженных и ошпаренных пациентов. Харль не показывался, видимо, не сумев этим утром сбежать от своего наставника, и мне не досталось привычной порции свежих утренних сплетен, служивших нам скромным развлечением.
Каково же было мое изумление, когда в дверях показалась одна из личных служанок госпожи Вейдены, передавшая мне распоряжение немедленно явиться пред очи ее светлости. Кровь сначала отхлынула от моего лица, а затем я покраснела как вареный рак – мне подумалось, что госпожа Вейдена прознала о том, что я вела тайные беседы с ее супругом. Служанка герцогини ничего мне не пояснила, и я, торопливо забинтовав исцарапанные руки младшему садовнику, пришедшему за несколько минут до девушки, проследовала в покои ее светлости.
Комнаты, где проводила свои дни госпожа Вейдена, окруженная скучной и крайне добропорядочной свитой, занимали самую светлую часть дворца – герцогиня любила вышивать и посвящала этому занятию много времени. Хоть старый дворец и не походил, по ее собственным словам, на резиденцию короля Горденса в Лирмуссе, юная госпожа Таммельна постаралась придать мрачному древнему строению легкомысленное очарование, свойственное богатым столичным домам. Пол в тех покоях, куда мне приказали явиться, был покрыт пестрым ярким ковром, поверх которого лежало множество подушек с золотыми кистями – на них полагалось небрежно и изящно сидеть, но видно было, что таммельнским дамам это искусство давалось нелегко. Одна госпожа Вейдена облокачивалась на гору подушек, не умаляя этим своего внешнего достоинства, но дополняя его прелестью юной гибкости. Позы остальных женщин выглядели неловко и скованно – фрейлины напряженно следили, чтобы длинные плотные подолы их нарядов прикрывали ноги до самых носков туфель, при этом пытаясь сохранить гордую осанку. Я не сразу заметила дядюшку Абсалома – он восседал на целой стопке подушек, но за пышными юбками окружавших его собеседниц господина лекаря разглядеть удавалось с трудом.
– Милая Фейнелла, вот и ты! – ласково обратилась ко мне госпожа Вейдена, и я незаметно перевела дух – вовсе не так обратилась бы ко мне герцогиня, заподозри она меня в дурных намерениях.
– Ваша светлость, чем я могу вам служить? – с поклоном обратилась я к ней, чуть осмелев.
– О, я позвала тебя совсем не для этого! – рассмеялась герцогиня, и смех этот подхватили некоторые из ее дам, что мне не понравилось. – Напротив, тебя ожидает награда за то, как ты нам всем услужила, помогая своему дяде! Господин Рав не устает повторять, что без племянницы не справился бы со своими обязанностями. Я не так уж часто вижу тебя, милая Фейнелла, но зато
