Львов скосил глаза: Сашенька показала ему язык.
– А есть разница? – спросил он у штабс-капитана.
– Ну… В общем… Господин полковник, а можно я её просто убью?
Львов хмыкнул и, не говоря более ни слова, на бланке дивизии вывел: «Штабс-капитан Кожухов направляется во 2-й батальон 1-го штурмового полка для дальнейшего прохождения службы в должности командира 1-й роты». Размашисто подписался и протянул бумагу офицеру. Затем подал руку для пожатия:
– Александр Михайлович, добро пожаловать! С этой минуты дивизия – ваш дом, нижние чины – ваши дети, а мы все – ваша семья.
Кожухов облегченно вздохнул, взял направление, пробежал его глазами, а затем поднял взгляд на Сашеньку:
– Скажите, мадемуазель, а вы мне теперь кто?
– Я? Я ваш ангел-хранитель! – И она рассмеялась звонко и заразительно…
После этого случая Александру начали активно привлекать к собеседованиям. Вид красивой молодой девушки невольно заставлял кандидата расслабиться, слегка утратить самоконтроль, вести себя более раскованно. Иной раз ей говорили такое, чего никогда не сказали бы никому из офицеров, начиная от генерала Анненкова и кончая зауряд-прапорщиком Чапаевым. Вначале при Сашенькиных переговорах присутствовал кто-либо из командиров, потом стали обходиться двумя-тремя ефрейторами или унтерами, дежурившими у дверей. Бог его знает, как поведет себя отвергнутый кандидат? Может ведь попробовать и руки в ход пустить. И хотя Александра стараниями Бориса, занимавшегося с ней чуть не каждый день, постепенно превращалась в недурного ганфайтера, но береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет…
…Дверь кабинета с грохотом распахнулась:
– Командир, там мамзель Ляксандру убивають! – с порога завопил младший урядник Качкалдаков, да так, что аж стекла зазвенели.
Анненков вскочил и молнией бросился вперед. Вихрем промчался по коридорам и ударом начищенного до глянца сапога распахнул дверь, из-за которой несся утробный рык:
– …Маромойка! Балалайка! Да я таких, как ты!..
Взгляду Бориса открылась странная и страшная картина: Сашенька, бледная, точно полотно, стояла, вжавшись в угол, сжимая в кулачке маленький маузер, подаренный Львовым, а на нее пер по кабинету невысокий бочкообразный унтер, на плечах которого висели фельдфебель Доинзон и вахмистр Мержан. Но неизвестный унтер все же медленно, но настойчиво двигался вперед. Хаке закусила губу, подняла пистолет…
Анненков резко шагнул вперед и ткнул нарушителя спокойствия пальцем в основание шеи. Глаза незнакомого унтера на секунду остекленели, ноги и руки расслабились, словно из них разом выдернули кости, и он грузно плюхнулся на задницу.
– Что здесь происходит? – в голосе Бориса Владимировича лязгнул металл.
Мержан и Доинзон, после того достопамятного случая еще в самом начале совместных боевых действий ставшие дружками не разлей вода, дружным дуэтом отрапортовали, что услышали крики, вбежали в кабинет и увидели, как непонятный унтер тянет лапы к горлу «сестрички нашей». Унтер мгновенно получил по шее, но, к их удивлению и досаде, не растерялся, а отоварил обоих и вот…
– А дальше вы, командир, усе таки видели, – закончил Доинзон.
– Ясно… – Анненков повернулся к Сашеньке. – Что это было?
Но в этот момент, так и сидевший на полу возмутитель спокойствия внезапно завыл дурным голосом и расплакался совершенно по-бабьи.
– Тряпка, а еще унтер, кавалер! – презрительно процедил генерал, глядя на то, как сидящий размазывает по грубому, словно вырубленному спьяну топором лицу слезы, и снова посмотрел на Сашу: – И?
– Ну, я только сказала ей, что она, обладая задатками лидера…
– Погоди-погоди… ЕЙ?!!
– Да, – девушка пожала плечами, словно бы удивляясь, что мужики не видят очевидного. – Это же Бочкарева[107] …
– Та-а-ак… – протянул Анненков, а затем коротко приказал: – Оба свободны. Возвращайтесь на пост. А мы с тобой, – обратился он к Сашеньке, – побеседуем с этой… этим… короче, с вот этим вот. Ну же, поднимайтесь, любезная, но предупреждаю: еще одно резкое движение – сердце остановлю. Я не великий знаток боевого цигун, но то, что знаю – знаю крепко. Ткну, куда надо, и одной дурой на свете меньше станет… Не веришь?
