Тем временем Пантелеев объявил некоего артиллериста.
Но Растов был слишком увлечен созерцанием ландшафтов, чтобы вникать.
«Зачем пространство комплекса на мысе Хобой организовано именно так? Зачем строили этот гигантский церемониальный мол? Когда награждать можно везде, хоть бы и на Красной площади? Почему трибуны так далеко? Зачем все так сложно?»
Растов, не склонный к какой-либо театральности, замысла гигантомана-архитектора вообще не понимал.
А вот будь майор, как сказали бы в старину, «более медийным», он бы сообразил: когда гражданские находятся на материке, а награждаемые – на моле, отважно врезающемся в серые воды, и высокие лики героев сияют со скалы, – картинка получается значительно более впечатляющая и красивая, чем картинка из помещения или с площади. Вдобавок зрители-лики-трибуны образуют некую метафизическую троицу единения народа с армией на почве прошлого России, и это единство, может быть, и не сразу считывается замороченным сознанием, однако бессознательным читается очень даже отлично…
Пока Растов разглядывал суровые байкальские дали, пока он следил за роением ботов, организующих качественный досуг зрителям российского визора, на красный ковер вызвали… майора госбезопасности Илютина.
Вот тут уже было не до «мыслей»…
При упоминании фамилии отважного майора Растов отвлекся от метафизики и вновь стал весь внимание.
В конце концов, теперь они были с Илютиным не чужими.
«А ведь поначалу показалось: сухарь и задавака этот Илютин», – вспоминал Растов свои первые впечатления от знакомства с нынешним героем на планетоиде Фраский-Лед.
Илютина наградили тем же самым званием Героя России, которое обещали и Растову.
И такая же точно Золотая Звезда полагалась Илютину за его ратные труды…
«В который уже раз будем с ним как братья-близнецы», – с иронией подумал Растов.
Но тут же сам себя поправил: «Хотя не факт, что встретимся еще хоть однажды… Это ведь армия, великая и непредсказуемая, как ветер в океане».
Тем временем Илютин, сияя, казалось, всем телом сразу, решил воспользоваться возможностью «сказать два слова» (от каковой отказались все предыдущие кавалеры-скромники).
Майор подошел к микрофону и дрожащим от волнения голосом произнес:
– Я благодарен… И я… гм-гм… хотел сказать, что я… гм-гм… родился на Махаоне… Но все детство, с двух лет и до окончания школы… я провел в поселке Листвянка. Это… гм-гм… несколько километров отсюда… Мой отец был инструктором на шоу байкальских нерп, мама – зоотехником… Для меня… гм-гм… все это – Родина… И в большом смысле… И в малом.
Если бы Растов был внимательней, он бы заметил: по розовому, тонкогубому и, в сущности, довольно отталкивающему – с точки зрения насаждаемых журналами представлений о красивом – лицу майора Илютина бегут слезы.
Илютину долго аплодировали зрительские трибуны. Как видно, там было немало польщенных уроженцев поселка Листвянка…
Потом награждали осназовцев, имена которых ничего Растову не сказали. Разве что фамилия Степашин показалась смутно родной…
«Но где и когда я мог видеть этого самого Степашина, ходячую гору мускулов с лицом заядлого школьного двоечника?»
А вот кто такой Роман Селезнев, Растов очень даже помнил.
Как же! Хобот! Хоботище!
Оказывается – о чем сообщил собравшимся Пантелеев, – пилотирующий «Орлан» Селезнев тоже попал в двигатель «Пуговицы». Меткий, стервец!
Затем косяком пошли японцы с линкора «Ямато» – вежливые, некрупные, с гуттаперчевыми спинами (все они непрестанно кланялись), в красивых парадках с серебряными аксельбантами.
Некоторые потешно говорили по-русски.
Конечно, они могли бы держать речь и по-японски – «Сигурды» справились бы.
Но им, нечеловечески вежливым и адаптивным, очень уж хотелось сделать зрителям приятное…
– Этиму ретом ми увидири героисуму рюсики рюдей, – говорил капитан третьего ранга Камуи Кодзи, он был похож на освоившего прямохождение варана. – Но этиму сенитябири ми увидири рюсики героисиму невироятини!
Растов знал, что у японцев в алфавите нет буквы «л» и что они в массе своей не умеют ее произносить. Поэтому и «рето», поэтому «рюдей».
Также ему было известно и другое: в том памятном бою на планете Арсенал линкор «Ямато» погиб.
