симпатичные, глаз радуют. Те, что первые появились, уже совсем своими стали, и молвой, и одеждой, и манерами. Так что народ ждёт с нетерпением. Ну а пока князья себе нервы жгут, думу думают.
А ближе к осени, когда караван с родной земли прибыть должен был, и случилось лихо. Из лесу выбежал мальчишка меднокожий, весь в крови, от собак убегающий, кои своё дело делали, охрану угодья несли. Но не псы-волкодавы того мальца подрали, а злые люди. Ослабли роды, из которых Кими, жена Брячислава, была. И пришли с юга другие племена, напали на стойбища родовые, стали мужчин убивать, женщин мучать да сильничать, отбирать еду, заготовленную на зиму, да прочее имущество. Почти всех под корень свели. Осталось гуронов, может, двести человек, может, и того менее. Война-то началась ещё прошлой осенью, когда оставшиеся пришли на родовые пастбища, где туры кочевые зимовали. Много там племён собирается, но вот принят там закон особый, всеми племенами лесов и равнин одобренный, в честь чего особые пояса-вампумы соткали и раздали вождям племён. Какое племя идёт по осени в тёплые края, показывает всем свой пояс. Он у них что-то вроде значка жреческого, или охранного. Значит, с миром идём. А у этого племени пояс сей украли под покровом ночи. И не пустили их прочие племена на зимовку. Кое-как гуроны всё-таки зиму пережили, пошли обратно по теплу. А вороги – за ними… Вот и осталось от народа могучего и великого всего лишь горстка…
Переводит Кими несвязную речь, а у самой губы трясутся. Хоть и оставило её племя по осени в лесу, согласно обычаю, а всё же кровь – не водица. Не разбавишь… Обнял её муж, прижал к себе бережно, по голове погладил ласково. Успокоил свою ладушку. Не колеблясь отдал распоряжение: мальчишку перевязать да в город выживших отправить. Пусть гуроны идут к граду. Их не тронут, коли вредить не станут. С едой помогут. Жильё поставить – тоже. Зиму переживёт племя под защитой гигантов. А коли сунутся чужаки к поселению славянскому… И Брячислав меч на боку погладил многозначительно. Кими засияла, залопотала по-своему. Мальчуган, а лет ему не более восьми-девяти, кивает. Понял всё. Передаст обязательно. Знал бы князь, что его ждёт, когда мир заключать будут…
Жрецы паренька осмотрели, раны перевязали, постановили – доберётся. Это со стороны страшно смотреть, а так – отделался отрок царапинами. С мальчуганом отправили десяток конных. И посланца вести доброй тоже усадили за спину одного из воинов. Поехали окольчуженные, в полной броне. Самых сильных коней взяли, самых злых.
Потом рассказывали: когда из кустов выехали, всё племя на колени повалилось, голову прикрыли, своему богу молиться начали. Да парнишка спас положение: вскочил на седло и звонким голосом речь говорить начал, поведал, что ему супруга Брячиславова передать велела, волю мужа своего. Очнулись меднокожие от страха неописуемого, забегали, собирать свои шатры кожаные начали торопливо. А парнишка с двумя воинами переговорил, что с топорами железными за поясами были, знать из пленников прошлогодних, и показывает, что, мол, что-то там, поблизости. Один из мужчин тех подошёл, на славянской ломаной речи молвил: «Враги. Много. Там». Рукой указал. Знать, кой-чего выучил за лето работы. Конные воины быстро вперёд прошли, приготовились к сече. Да не рискнули лиходеи из леса высунуться из-за коней, никогда ими не виданных. Меднолобые быстро лагерь свернули. Воины и мальчишка дорогу показывают, в середине женщины волокуши с добром тащат, и дети с ними. С десяток стариков покрепче да подростков столько же племя с боков охраняют. Ну а славяне железнобокие – тыл стерегут. Потом один вперёд проскакал, чтобы собак от спасаемых отвести. Не ровён час…
Добрались до града без потерь. Только парень тот, гонец, поскольку пораненный всё же прежде был, сомлел. Пришлось его опять на коня посадить, да так и привезти. Меднокожих уже встречали. Выделили им место под шатры, на краю града, возле воды. Так спокойнее. Поделились едой. Кто ранен был, помощь оказали. Дали псам да волкам обнюхать, объяснили, что свои. Не трогайте. Ну а зверь что? Он умный. Иному человеку таким бы головастым быть. Поняли и те и другие. Тем паче что у нескольких сук, что привезли, уже потомство народилось. Лобастое, с мощными челюстями, в папаш-волков… Чужинцы-лиходеи было сунулись из лесу толпой, да когда из ворот града выехала конная сотня и вслед железная стена выстроилась, копьями да секирами ощетинившаяся, дали дёру, только пятки сверкали. И похоже, ушли совсем восвояси. Ибо уже и тур дикий тронулся с места в тёплые края.
К князю пришли два старика от племени, поклонились, поблагодарили. Клятву мира принесли. Потом непонятную трубку достали, набили сушёной травой, коричнево-жёлтой, уголёк попросили. Подожгли. Дымок пошёл ароматный, но едкий. Каждый из стариков тот дым вдохнул по разу, князю трубку протянули. Кими в бок толкнула – делай так же. Вдохнул князь… Каким чудом удержался, чтобы не раскашляться, – непонятно. Глаза на лоб полезли, слёзы из глаз, горло словно песком продрало. Вернул чадящую трубку с поклоном. Старики довольны остались. По бёдрам себя пару раз хлопнули. Одобрение выказали. Поклонились, ушли. А Брячислав сидит чуть не зелёный. Нутро мутит, голова кружится. Хорошо, супруга сразу окна распахнула да помогла ему к воздуху подойти. Отдышался князь, в себя пришёл. А Кими поясняет: обычай такой. Трубка мира называется. Хочешь не хочешь, а надо. Иначе – война.
Через неделю, как и ожидали, караван пришёл из родных мест с поселенцами новыми. Опять две с лишком тысячи. Только народ другой прибыл. Не те молодые да справно снаряжённые, что в первый раз. И старики были, и старухи, и дети мал мала меньше. Но
