экранов всех мониторов – да, наверное, и с телеэкранов по всей стране. Это был последний мимолетный фрагмент из ролика на ее флешке.
«Браво, Сэнди… браво».
Нора стиснула руку Такера. Эмоции душили ее:
– Мы… мы вовсе не приказывали «Рексу» показывать это.
Уэйн поглядел на нее, поглядел на слезы, сбегающие по ее щекам.
«Рекс»
– Алан Тьюринг гордился бы, – шепнул Такер, привлекая Нору к себе. – Вами обеими.
Келлерман стоял перед стеклянной стеной с видом на залив. Над водой стелилась дымка, превращая далекий силуэт зданий Вашингтона в призрачный мираж. Свет заходящего солнца мало-помалу мерк, и Прюитт буквально физически ощущал, как этот город выскальзывает у него из рук.
Адвокаты – и здесь, и по ту сторону залива – лихорадочно пахали в авральном режиме, разбираясь с последствиями, изобличениями и обвинениями, продолжавшими поступать нескончаемым потоком. Его паспорт аннулировали, а весь остров находился под наблюдением на случай, если он попытается бежать.
«Куда уж тут убежишь…»
Не только с острова, а от всего этого.
Ему хватило ума, чтобы понять, что дело проиграно, оставив по себе лишь пагубные последствия.
Дверь кабинета у него за спиной открылась. На миг это озадачило Прюитта, ведь он ее запирал. Электронный ключ, открывающий доступ, был только у одного человека.
Он обернулся к дочери.
Лаура сделала два осторожных шага в кабинет, даже занесла ногу для третьего, но остановилась, словно воздух был слишком отравлен. Обогнув стол, Прюитт сократил дистанцию.
– Лаура…
Она полуотвернулась, словно откровенно стыдясь его. Но это оказалось не так. Лаура отвернулась для замаха, чтобы изо всех сил влепить ему пощечину. Прюитт даже не пытался заслониться, лишь попятился на шаг.
– Как ты мог?! – неистовствовала она. – Так много детей…
Он не пытался отпираться. Она его дочь. Она знает правду ничуть не хуже, чем он сам.
Лаура отвернулась – на сей раз на самом деле.
– Больше я с тобой не разговариваю! – и бросилась прочь, грохнув за собой дверью.
Прюитт стоял там еще долго, чувствуя саднящий отпечаток ладони на щеке. И не был ни капельки сердит, уязвлен или огорчен. На самом деле он испытывал облегчение.
«Славная девочка».
Ну, хотя бы воспитал он ее правильно.
«Пусть это и станет моим наследием».
Но он понимал, что эта молитва не будет услышана. По обе стороны двери включенные без звука мониторы показывали его лицо. А в нижней части бегущая строка провозглашала прописными буквами: «МЯСНИК КАМЕНОЙ ГОРЫ».
И ведь это трансляция одной из собственных станций «Горизонта».
Это бесповоротный конец.
Пройдя через кабинет к стенному сейфу, Прюитт открыл его, приложив ладонь к считывателю. Засовы отодвинулись; открыв толстую дверцу, он извлек потрепанную папку и провел пальцем по поблекшей надписи.
Теперь папка была пуста – все содержавшиеся в ней бумаги были пропущены через шреддер и сожжены три недели назад, когда он заметал следы.
«Вот и все, что осталось от наследия моего деда», – тряхнул он пустой папкой и отшвырнул ее прочь.
Но в сейфе лежал и еще один сувенир Брайсона Келлермана – агента, известного под кличкой
– Призрак… – шепнул он с печальной усмешкой.
Как и Прюитт, его дед был мастером дымовых завес, замыливания глаз и втирания очков, иллюзий и фабрикаций; но он был еще
