– Вианта, прости, я… Не знаю, как так получилось. Я не сильно тебя напугал?
Ой, дурак! Напугал ежа понятно чем. Войдя в роль, я закрыла лицо руками и помотала головой, замерла, всхлипывая. Ну, давай же, рыцарь, утешай даму! Неужели развернется и уйдет? Не ушел, придвинулся, протянул руку, подержал ее над моей макушкой, скользнул по спутанным волосам ладонью.
– Не злишься? – прошептал он, осмелев.
Вот только не надо обещать, что подобного не повторится! Не стал, слава богу, легонько потряс за плечи и прошептал виновато:
– Ну, пойми, что взрослому мужчине трудно себя сдерживать, когда рядом лежит такая красивая девушка.
Ой-ой, мне бы не знать! Многоопытный муж открывает Америку глупенькой девочке. Я вскинула голову, убрала волосы с лица и пролепетала, облизнув губы:
– Ты правда считаешь, что я красивая?
Он скользнул взглядом по моей груди, но не смутился, ответил с улыбкой:
– Я всегда питал слабость к ярким женщинам. – Он щелкнул меня по носу. – А теперь нам нужно собираться, пока деревенские не посовещались и не решили поднять нас, разносчиков заразы, на вилы.
Легенда «Больные путешественники» оказалась надежной защитой от стражников. Выехав на дорогу, ведущую к землям Баррелио, мы дважды натыкались на охрану. Оба раза я, пересиливая страх, бросалась молить их о помощи, когда Эд надрывно кашлял в телеге. Стражники в ужасе разбегались и обыскивать нас не рисковали.
После обеда пошли сутки, как спит Арлито, но я справлялась и без него. Останавливались мы два раза – перекусить и чтобы Огник отдохнул. Не привыкший к таким нагрузкам, он натер кожу хомутом.
– Сегодня мы не попадем во владения Баррелио, – говорил Эд, то есть Ледаар, задумчиво глядя на понурого Огника. – И коня надо бы поменять на тяжеловоза.
– Рисковать не хочется, – ответила я, придвинулась к нему ближе. – Когда мы в шаге от цели. Предлагаю заночевать в лесу.
Весь день он вел себя так, будто рядом с ним не девушка, а хороший приятель, и с этим надо было что-то делать, вот только что, я понятия не имела. Нельзя слишком явно демонстрировать свой интерес, играть в холодность, то есть подсекать, рано, потому что никто еще не клюнул. Оставалось вести себя естественно, но и это было трудно, потому что хотелось выть от бессилия, а надо изображать веселость – унылые люди никому не нравятся: все, как бабочки, летят на огонек.
– Мне не привыкать, – пожал плечами он. – А ты перенесешь ли натиск комаров?
– На сеновале они тоже заедали, но ничего, спала. – Я почесала щеку, ногтем надавила на зудящий бугорок. Вот мне и ответ на вопрос, как люди жили без фумигаторов. Скорее бы просыпался Арлито, он умел отгонять кровососов.
– Местные сказали, опасных зверей тут нет, волки летом к домам не подходят, так что согласен. Только от дороги надо удалиться, чтоб не был заметен костер.
Минут через десять мы миновали хутор домов в десять, где имелась деревянная таверна без названия, с постоялым двором и ночлежками. Эд, спрятавшийся в повозке, проводил грустным взглядом ее, двух белых жеребцов на привязи. Подул ветер и принес запах жареного мяса, рот наполнился слюной, но я заставила себя смотреть вперед, туда, где ветви сосен смыкались над головой, будто в дружеском рукопожатии. Из еды у нас осталась четверть лепешки, два небольших куска сыра и квас на самом дне баклаги. Такой порции мне хватит, но Ледаару будет явно недостаточно.
В самом конце хутора, развесив одежду на кусте шиповника, смуглая девчонка лет тринадцати сидела на волчьей шкуре, скрестив ноги по-турецки, и играла на флейте, не замечая никого и ничего. Ветер колыхал ее товар – пушистые жилеты из овечьих шкур, одежду из кожи, простенькую крестьянскую обувь, уздечки, упряжки, тыквенные баклаги с закручивающимся горлышком, обернутые кроличьим мехом. Прямо на земле на мешковине лежали самодельные музыкальные инструменты: дудки разных размеров, свирели, что-то типа балалайки, но с двумя струнами.
– Купи мне свирель, – попросил Эд.
– Ты умеешь играть? – удивилась я, останавливая Огника.
– Да. Мру с тоски, а так все же веселее.
Девочка оборвала мелодию, встала. На ней были мужские кожаные штаны и рубаха до колен. Услышав просьбу Эда, она сгребла дудочки, выбрала самые, на ее взгляд, лучшие и протянула мне:
– Они все стоят три о. То есть, каждая – три, а все вместе… – она прищурилась, считая в уме.
– Двенадцать. – Я отсчитала деньги и не удержалась, спросила: – А баклаги пустые? Есть что-нибудь съестное или попить?
Девочка воровато огляделась и прошептала, вставая на цыпочки:
