Карторранская знать такая же, подумала Сафи. Жадные, беспощадные, лживые. В то же время среди них есть такие люди, как Мерик, которые руководствуются чувством долга по отношению к своей земле и своему народу. Сафи никогда не страдала такой верностью. На самом деле, она не могла понять, почему кто-то должен ее испытывать. Единственный дворянин, к которому Сафи относилась хорошо, был Леопольд.
Полли. Это имя прозвучало как вздох. Она была так близко к тому, чтобы оказаться в его руках. Тогда она была бы вынуждена управлять империей, которую никогда не могла назвать домом.
И была бы вынуждена потерять Ноэль навсегда, так как в Праге не было места для номаци.
Иврена отложила в сторону грязные бинты и потянулась к банке с мазью.
– Политика – это мир лжи, и двор Нубревены ничем не отличается. Когда мой брат стал королем… – Она нахмурилась и открыла банку. – Когда Серафин стал королем и адмиралом королевского флота, он стал худшей змеей из всех. Хотя сейчас его дочь быстро берет над ним верх. Вивия одержима территориальной экспансией. Она хочет свою собственную империю, но пока не понимает, что победы в бою ничего не стоят, если народ умирает от голода.
Иврена пробормотала себе под нос молитву или, возможно, проклятие на неизвестном Сафи языке.
– Я держалась несколько лет после того, как семья переехала в Ловатц, – добавила Иврена. – Но в конце концов сдалась. Я должна помогать людям, но не могу этого делать, пока я в столице. – Иврена отставила ванночку из своей аптечки, а потом указала Сафи на свой Знак магии.
– Исцелять людей – это часть нашего дара, часть магии воды. Я должна помогать людям, а когда бездействую, я несчастна. И потому за годы до того, как началось перемирие, я ездила к Сирмаянским горам и приняла каравенский обет. Колодцы истоков всегда звали меня, и я знала, что смогу помочь другим людям, надев белые одежды.
Она достала из аптечки свежий бинт, а затем мрачно посмотрела на руку Ноэль.
– Откуда вы, донья?
Сафи устало вздохнула, цепи звякнули.
– Я с Охрианских гор, в центральной Карторре. Там всегда было холодно и сыро, и я ненавидела это место.
– А Ноэль из поселка Миденци? – Иврена наложила новую повязку на руку Ноэль и с болезненной медлительностью закрепила ее. – Я сейчас вспомнила.
У Сафи перехватило дыхание. Ее взгляд был прикован к лицу Иврены. Серебряные волосы. Монахиня-целительница.
– Вы, – выдохнула Сафи. – Это вы та монахиня, что спасла ее давным-давно.
– Да, – просто ответила Иврена. – Хотя не помню этого. Но Ноэль помнит, и это очень важно. – Иврена прожгла Сафи мрачным взглядом. – Вы знаете, почему это важно?
Сафи медленно покачала головой.
– Это невероятное совпадение?
– Это не случайность, донья, это судьба. – В голосе Иврены ощущалась уверенность. Она заговорила громче. – Предназначение, которого я ждала всю свою жизнь, никогда не понимая, что оно уже ведет меня туда, где я должна быть. Первый Кар-Авен учил нас: «Свой путь – это хорошо, но лучше всего правильный путь». Я понимаю теперь, что это значит. – Иврена снова обратила внимание на тонкое лицо Ноэль и пробормотала:
– Ноэль очень больна, донья Сафия, но я клянусь, что она не умрет. Скорее я умру, но не позволю этому случиться.
Эти слова потрясли Сафи, проникли ей под кожу. Она всем существом ощутила их истовую правду и смогла только кивнуть в ответ. Она сделает все ради Ноэль, и она знала, что Ноэль сделает все ради нее. Всегда, всегда. Правда, правда, правда.
Мерик окинул взглядом капитанов, окруживших стол с картой. Они подвели свои корабли вплотную к «Яне», и ведуны их команд удерживали корабли на месте до конца встречи.
Мерик приказал Куллену и другим первым помощникам ждать на улице, в объятиях жаркого пасмурного вечера. Он сделал это из благих побуждений: нельзя было позволить, чтобы его брат по Нити снова встретился лицом к лицу с Хайетом.
– У вас есть новости, – с придыханием произнес Себер, подходя к Мерику, – о… здоровье отца? – Старика было еле слышно на фоне разговора между Бэрном, Дэа и Хайетом.
Мерик откашлялся.
– Нет, капитан. Никаких новостей.
– Тогда это… хорошо.
– Я надеюсь. – Вот все, что Мерик мог сказать в ответ.
Дэа и Бэрн разразились хохотом, а Хайет растянул губы в легкой сдержанной улыбке.
