отнюдь не волю Всевышнего, а волю своих визирей. Казалось, они подсказывают ей не только что говорить, но и что думать. Королеве далеко было до Иврены или Керрил.
– Кто такая Керрил? – спросила Сафи.
Мерик удивленно моргнул. Неужели он думал вслух?
– Мать Куллена, – ответил он. – Когда я переехал в Нихар, она меня вырастила как сына.
– Разве не Иврена?
Мерик крепче сжал поводья, мышцы под Знаком магии напряглись.
– Иврене было некогда из-за обетов, – произнес он. – Так что дома у Куллена я проводил куда больше времени, чем с ней.
В памяти всплыл образ маленького домика с двумя комнатами. Он был тесный, но уютный, и повсюду стояли живые цветы.
– Керрил – Ведунья флоры, – объяснил Мерик. – Она занималась нихарскими садами… ну, когда там еще были сады.
Сафи повернулась к нему.
– А почему ее не было в Божьем даре?
– Она там не живет, – ответил Мерик, любуясь ее профилем. С момента купания в Колодце истоков ее щеки вновь покрылись потом и пылью, пряди волос прилипли ко лбу и шее. На полсекунды он представил, что Сафи не донья, а он не принц, что они просто путешественники на пустынной дороге, едут куда-то по лесу, и больше нет ничего – только они вдвоем и ветер, и стук копыт.
Но вскоре его снова настигла горечь бессилия, вклиниваясь в поток мечтаний. В голове закружились тревоги и страхи, сменяя друг друга.
Потом его посетила новая идея: а что, если Ловатц не отвечает Хермину, потому что Серафин мертв? Может, каналы голосовой магии были перегружены из-за новости о…
– Так почему Керрил не перебралась в Божий дар, как остальные? – спросила Сафи, отвлекая его от мрачных мыслей. Она откинулась назад и теперь прижималась спиной к его груди. Задавая вопрос, она слегка повернула голову, и ее щека оказалась совсем близко от его лица.
Словно прося о поцелуе.
Мерик понимал, что она делает это нарочно – не чтобы его подразнить, а словно потому, что чувствовала, куда его уносят тревоги, и хотела вернуть его назад, к себе.
– Видишь ли, – он притянул ее еще ближе, охотно принимая приглашение отвлечься, – Керрил верит, что ее магия способна исцелить эту землю. Она говорит, что нет дела благороднее, чем вернуть Нубревене утраченные красоту и жизнь. Поэтому она осталась в старом доме.
– Но ведь в Божьем даре жизнь и красота! – воскликнула Сафи. – Может, Керрил просто не знает? Только представь, что бы она сказала, увидев поселок.
Мерик рассмеялся.
– Вообще-то я думаю, что она бы разочаровалась. Керрил мечтает вернуть Нубревену сама, собственными силами, без постороннего участия. Кроме того – ты видела в Божьем даре цветы?
– Пожалуй, нет.
– Вот. А главное – там нет бородатых ирисов. Керрил больше всего мечтает вернуть в Нубревену Божий цветок. Он здесь раньше рос повсюду, а у нее своеобразные представления о своем долге перед нашей землей. Куллен точно такой же. Оба почему-то считают, что должны взять на себя все тяготы мира и отдать все, чтобы его спасти.
– А ты разве не такой? – спросила Сафи, лукаво улыбнувшись. – Ты берешь на себя больше, чем кто-либо, кого я знаю.
– Я рожден принцем, донья, и я должен относиться к своей роли серьезно, даже если другим это кажется бессмысленным.
– Но дело не только в этом, – заметила Сафи. – Помимо прочего, ты любишь чувствовать себя нужным.
Мерик решил на это не отвечать. Вместо этого он попросил:
– Произнеси еще раз слово «любишь».
– Лю-бишь.
Он улыбнулся и, не выдержав, рассмеялся.
– У тебя иногда пробивается забавный акцент, и «любишь» звучит почти как «губишь».
Сафи задумалась и принялась пробовать оба слова на вкус:
– Любишь… губишь… А если сказать «я тебя люблю» – это похоже на «я тебя гублю»?
– Не знаю, – улыбнулся Мерик. – А ты любишь меня или губишь?
Сафи вздохнула. Ее лицо было совсем близко, ухо почти касалось его губ. Мерику так хотелось слегка укусить ее за мочку уха, а
