Сафи ненавидела эти шрамы. Она множество раз видела эти белые рытвины, пока росла. В Праге. В Веньязе. В любом достаточно большом городе, который может похвастаться любителями игры в таро, Сафи наблюдала, как эти руки держали веер карт, а Эрон ждал от нее сигнала – скинуть карты или продолжать.
– Ты не представляешь, Сафия, – произнес Эрон отсутствующим тоном, как будто его мысли скользили вдоль шрамов, как и взгляд, – что такое война. Опустошенные армиями деревни, терпящие крушение корабли, ведьмы, способные воспламенить тебя одной мыслью. Но ты узнаешь очень скоро. Во всех красочных деталях – если не сделаешь вечером то, о чем я тебя прошу.
Слова Эрона были похожи на сказанное Мустефом, за исключением того, что Сафи знала: у ее дяди нет намерения предотвращать Великую войну.
Похоже, он хотел победить в ней. Но это не таро, где лучший набор мастей и званий выигрывал…
Или?..
– Тебе нужно воспользоваться моей магией? – спросила она тихо.
– Нет. – Эрон растопырил пальцы, стекло заскрипело, шрамы вытянулись и стали еще тоньше. – Мне просто нужно, чтобы ты сделала вид, что тебя беспокоит что-то, кроме самой себя. Выглядела довольной. Улыбалась. Танцевала. Действовала так, как будто у тебя в целом мире нет проблем. Потом, когда часы пробьют полночь, ты можешь вернуться к своему эгоистичному существованию, которое тебе так нравится, забыв обо всем.
Эгоистичная. Безразличная. «Правда, правда, правда».
– Ненавижу тебя, – прошептала Сафи. Слова вырвались прежде, чем она смогла удержаться.
Эрон улыбнулся ей. Это была та легкая улыбка, которой он награждал служанок и забавных собачек.
– Ты не ненавидишь меня, Сафия. Ты любишь меня… – Он отошел на несколько шагов, лениво разминая руки. – И ты остерегаешься меня. Это рок Хасстрелей, в конце концов. Мы горные летучие мыши, существующие для того, чтобы вселять страх в сердца наших врагов. Не забывай об этом.
Одарив ее еще одной ухмылкой, он резко развернулся на каблуках и зашагал к выходу.
Сафи смотрела, как он уходит. Она заставила себя смотреть ему вслед, на его бодрую походку и широкую спину, а по щекам текли слезы бессильной злости. Она привычно подумала, насколько по-другому сложилась бы ее судьба, если б родители были живы. Если бы брат-близнец дяди Эрона, ее отец, остался доном…
Эрон всегда обвинял Сафи в смерти родителей. Не важно, что она была только младенцем, когда они умерли. Не важно, что она была в Хасстреле, а они на пути к Праге, и не важно, что это аритванские разбойники перерезали им горло, а потом сожгли тела.
В глазах дяди Эрона это всегда будет виной Сафи.
Сафи позволила своему гневу и боли выплеснуться. Она погрузилась в нее на несколько обжигающих секунд. Эгоистичная и глупая? Возможно, она была такой, когда ей приходилось подчиняться дяде Эрону и выполнять его грязные желания, но не тогда, когда дело касалось Ноэль. Когда пришло время искать настоящий новый дом, Сафи была самоотверженной и целеустремленной.
Так что пусть дядя Эрон ведет себя так, как привык. Он дал Сафи шанс на свободу, настоящую свободу, и она не упустит его.
Она снова открыла каравенский фолиант. Пиастр светился, как роза на закате. Эта страница была особенно важной – правда, правда, правда, – и Сафи было необходимо разобраться, почему…
Она водила пальцем вдоль столбика с рангами монахов и их описаниями, пока не остановилась на одном, монахе-целителе.
Целитель, как та монахиня, которая спасла Ноэль, когда она покинула свое племя… Монахиня, нашедшая Ноэль на перекрестке возле старого маяка, к северу от Веньязы.
Перекресток. Маяк…
Ноэль хотела там встретиться. Должно быть, она планировала обойти поселок Миденци – слава богам – и отправиться прямиком к назначенному месту.
Сафи закрыла книгу. Она откинула голову и обратилась к своей магии. «Правда, правда, правда».
Сафи пока не могла пойти к этому перекрестку – даже если Ноэль уже там и ждет ее. Сафи сперва придется пережить сегодняшний вечер. Она должна была сбить со своего следа ведуна Крови, и дядя об этом позаботится. Затем, не беспокоясь о преследовании, она сможет отправиться на север и найти сестру. Конечно, Ноэль будет ждать ее.
Сафи резко выдохнула и повернулась к зеркалу. Ее дядя хотел видеть послушную донью, не так ли? Пусть так и будет. На протяжении всего детства карторранская знать считала ее тихой, застенчивой девочкой, которая прячется за спиной своего дяди,
