брат Бегун. Тебя бы сюда, вот было бы радости-то!
– Чему улыбаешься? – щебетала девушка, тиская Нину в объятиях. – Ты согласна? Согласна?
– Я о брате своем думаю. О Бегуне. Он очень хороший. И бегает быстро, и смелый, и женщин любит. Всех. Тебе он тоже понравится. Меня зовут Нина. Этим именем меня крестили. А тебя?
– Амели…
– Ну вот! – разочарованно вздохнула Нина. – Ты мне не доверяешь!
– Марфа! Меня зовут Марфа в честь бабушки!
– Давай серьги, Марфа! И вот тебе нож!
Густые заросли колючего терновника и боярышника вперемешку с жимолостью преградили им путь. Дорожка была проложена вдоль живой изгороди. Нина изумлялась буйству красок: красные плоды боярышника, темно-лиловый терн, засыпающая, но все еще яркая жимолость, все слилось в немыслимой какофонии красок и запахов. Пахло сырой землей, прелым листом, свежестью с легким оттенком соснового дымка. Тихое зудение мобиля затихло в отдалении, когда они наконец достигли входа в Новую Обитель. Изящной ковки ворота, опиравшиеся на высокие каменные столбы, выглядели нелепо в отсутствие каменных стен. Здесь, в монастыре неподалеку от Москвы, живут виднейшие члены Императорского совета. В том числе и ее отец. Именно по инициативе монахов-долгоживущих солдатам Большой Войны определили место жительства на рубежах империи. Установили черту оседлости, которую они имеют право пересекать только по строго определенному регламенту. Законопроект получил одобрение Государя. Так ее отец Ной оказался разлученным с семьей.
– Я думала, монахи живут за каменными стенами, – пробормотала Нина.
– Вот. – Проводник вложил в ее руку тяжелый сверток.
– Что это?
– Твое оружие. Граната. Мне вчера вернул ее полицейский.
Он нажал пальцем на кнопку. Ну и дела! Вот она, архаика! Обычный дверной звонок. О таких приспособлениях рассказывал ей Мавр. Старший брат с малолетства ростом не удался, не мог дотянуться до дверного звонка, и Мать ставила рядом с дверью их квартиры табурет, чтобы Мавр мог достать до кнопки. Но то было в Горловке. А здесь, вблизи столицы империи… Зачем же Проводник отдал ей гранату?
– Кто такие? – Прямо перед носом Нины возникло лицо. Пышная борода скрывала все черты, кроме синеватого кончика носа и глаз, увеличенных толстыми стеклами линз.
– Свои, пьянчуга! Открывай! – отозвалась солдатка.
– Отец Варфоломей, открывай! – Проводник едва сдерживал хохот. – Эта гостья к отцу Фотию.
– Еще одна заблудшая душа? – прошамкала борода.
– Да! – рявкнула Нина. – Заблудилась в кальянном дыму, захлебнулась сивухой.
Сизый нос наморщился, глаза за толстыми окулярами недовольно щурились, но ворота с тихим скрипом открылись, а лицо бородача исчезло.
– Пойдем!
Ну и хватка у Проводника! Рука, словно кандальный браслет, тяжелая, твердая, неподатливая. Но и Нина не какая-нибудь неженка. Дважды из плена иблисситов бежала. А уж по Новой-то Обители грех не пройтись в одиночку. Ой, как торопится Проводник! Не дает толком парк рассмотреть. А вокруг так чудесно! Тихо, благолепно! Дорожки округлым булыжником вымощены, а более никаких каменных строений. Только дерева живые да деревянные избы. Даже храм, и тот из бревен сложен. Весь, от основания до кровли звонницы. Луковичные купола крыты резной чешуей. Нина такое видела только на картинках. А монахи? Сколько их тут? Что-то ни одного не видать. Надо бы вырваться из плена. Подходящий момент не замедлил настать. Высокий рыжеватый человек в скуфье и бронежилете поверх рясы окликнул Проводника. Железная хватка на миг ослабела. Нине стоило немалых трудов вывернуться. Проводник вскрикнул от боли, когда она в стремительном подкате сумела сбить его с ног. Но даже лежа на земле и потирая свободной рукой ушибленное колено, он не сразу разомкнул хватку. Пришлось применить недавно испытанный прием – укусить его за верхнюю губу.
– Это был почти поцелуй, – простонал Проводник, смаргивая слезы. – Как думаешь, Ной, зачем твоей дочери потребовалась свобода именно сейчас?
Ной? Готовая пуститься наутек Нина приостановилась, еще раз внимательно оглядела монаха в бронежилете.
– Кто ты? – осторожно спросила она.
– Отец Фотий, – просто ответил человек.
