Какую строить тактику?!
Кажется, я ее сейчас поцелую.
Вдалеке рушатся сооружения противокосмической обороны. На борту – хаос!
– О да… – выдыхает она. – Барокко там… такое. Барокко там… это.
Машина голова чуть откидывается. Глаза полузакрыты.
Катастрофа! Иду на сближение.
– О, как вы мило тут гуляете.
К нам приближается военврач Моисеенко. От него до нас метров сто или чуть больше. Устремляется к нам очень резво.
– Не видел, – прячет глаза Маша.
У меня другая мысль. Даже две другие мысли. Во-первых, какого ляда он тут… прогуливается?! Нормальные люди гуляют в других местах! Во-вторых, не прикончить ли его на месте посредством несчастного случая в ухо по неосторожности?
– Очень рад вас видеть! Душевно, душевно рад вас видеть!
– Здравствуйте… – лепечет Маша.
– Да уж… конечно… здравствуйте… – добавляю я.
– Вот у меня и появились товарищи по любви к тихому уединению на лоне природы. В этом запущенном, с позволения сказать, раю царит гармония покоя, тепла и… впрочем, за меня лучше сказал поэт…
Моисеенко шпарит стихотворение. Потом второе. И сразу же принимается за третье, в режиме нон-стоп. Останавливается на полдороге, говорит с этакой шаловливостью:
– Ну что же вы, Сергей Дмитриевич, давайте декламировать вместе. Помните слова?
– М-м-э…эм.
– А вы, прелестная Машенька?
«Прелестная Машенька», к позору моему, выдавливает одно или два слова. А потом, оживившись, целую строчку. Она помнит, а я… я… я не знаю, что я бы сейчас сделал. Мне это только кажется, что он нам специально помешал? Подглядел, а потом сам принялся за моей… то есть за Машей… в общем, сам принялся ухаживать?
– Пойдемте к заставе. Я уже слегка утомилась, – произносит Маша, состроив улыбку на лице.
– Позвольте я вам помогу! – и этот наглый тип пристраивается к ней, взяв под ручку.
Мы идем. Он слева от Маши, а я справа. Я молчу. Моисеенко щебечет о природе, о поэзии, о гармонии. Маша внимает ему со сладкой благожелательной улыбкой, иногда вворачивая словечко-другое. Он тут же заливается еще пуще, точь-в-точь хорошо тренированный кенарь. А я все молчу.
Меня по-прежнему беспокоит голова Моисеенко. Очень интересно, до какой степени она хрупкая.
И еще. Почему это Она ему улыбается? Ему!
– Присоединяйтесь же к нашей приятной беседе, Сергей Дмитриевич! – шлет мне призыв Моисеенко.
– Хмым… э… да. Мне очень… эммм… интересно.
– Похоже, сегодня вы отчего-то немного не в духе. Но я рад, что хотя бы вы, милая красавица, получаете удовольствие от товарищеского общения…
Вот он ее уже милой красавицей назвал! Каков мерзавец.
А Моисеенко приступил к обсуждению современного искусства. Журчит очень сноровисто.
Мы проходим еще двадцать шагов. Я немо размышляю о том, что в кочегарке лежит тяжелая ржавая кочерга. Очень старая. Может быть, старше самой заставы. Упоительно тяжелая. И вот я доберусь до нее, позову с невинным видом военврача Моисеенко на спортплощадку и убью его там путем раскроя черепной коробки. А потом зарою его тело в опилках под брусьями, а из головы сделаю фигурный фонтан. Денег не пожалею, пусть лучший архитектор Империи склеит самый красивый фонтан галактики из разбитого черепа. Ибо должен же череп приносить хоть какую-то пользу!
Тут Маша легонько касается моей ладони. С большой, надо сказать, осторожностью. А потом еще, еще и еще.
Моисеенко же все щебечет, все заливается, у него получается очень складно. Но ему не видно, что уже я легонько касаюсь ее ладони… а иногда чуть-чуть не очень легонько.
Еще пятьдесят шагов спустя Моисеенко, глядя на наши рожи, кажется, начинает что-то понимать. Он резко останавливается, гляди то на меня, то на нее. Но Маша успела отнять руку, и преступный сговор наш военврачу не открылся. Разве только интуиция его накалилась добела, вот-вот лопнет. Но ведь его интуиция – это его проблема, не так ли?
Несколько мгновений спустя мы уже спокойно двигаемся дальше.
