холоднее. Оскальзываясь на острых камнях, Нэрис припустила вперед. Непослушная овчина сползла с головы, руки заледенели, но какое это имеет значение? Еще пара десятков локтей – и да здравствует свобода!
Коридор, очередной раз вильнув в сторону, кончился.
– Ох-х… – сипло сказала леди Мак-Лайон. Глаза ее широко раскрылись.
Вокруг был снег. Много снега. Очень много – целая равнина, окрашенная заходящим солнцем во все оттенки розовато-алого. Встающая далеко впереди скалистая стена словно отрезала это снежное царство от всего остального мира. Нэрис медленно повернула голову вправо – та же стена, только еще дальше. Повернула влево – снежное полотно без конца и края, только неподалеку смутно угадывается россыпь огромных камней. «Наверное, снесло лавиной, – невпопад подумала Нэрис, щурясь. – Надо бы тут осторожнее». Она задрала голову, но, кроме нависающей над выходом скалы и края неба, не увидела ничего. Ущелье. Безмолвное, безжизненное и бесприютное, как ледяная пустыня.
Леди опустила вниз потухший взгляд. Ни тропинки, ни следочка. Одна сплошная толща снега, играющая разноцветными холодными искрами в лучах заходящего солнца.
– Ну, – обреченно констатировала Нэрис, – по крайней мере, смерть от жажды мне не грозит.
Она натянула на голову вонючую овчину, сгорбилась и поплелась назад не оборачиваясь.
Подворье конунга, еще пару часов назад такое шумное и многолюдное, опустело. Только у плетня лениво переругивалась тройка караульных, да возились в снегу возле псарни собаки.
Лорд Мак-Лайон, стоя на крыльце большого дома, задумчиво окинул взглядом лежащий внизу город. Скованный холодом, накрытый густыми фиолетово-багровыми сумерками и словно застывший Берген являл собой мрачное зрелище. Под стать всеобщему настроению, подумал Ивар. И прищурился: последние закатные всполохи медленно угасали, стирая зыбкую границу между небом и морем. Где-то там колышется на волнах одинокий драккар, унося тело своего хозяина все дальше и дальше, к самому горизонту. Гривастый огненный змей, последнее пристанище великого конунга.
Лорд философски качнул головой: смерть уравнивает всех. Еще вчера при звуках твоего имени трепетали соседи, сегодня ты лежишь обугленной колодой с мечом в руках, и скальды поют о тебе, а завтра… Завтра, быть может, тебя уже никто не вспомнит. Будущее принадлежит живым.
– Согласен, – отозвались сзади. Ивар вздохнул – кажется, последнюю фразу он произнес вслух? – и обернулся. На крыльцо, распаренный и красный, вышел Рагнар. – Внутри дышать нечем. Хоть свежего воздуху глотнуть, пока еще не все собрались. Ты, я смотрю, тоже не торопишься?
– Мне мягко намекнули, что тризна – для родственников, – улыбнулся советник.
Рагнар издал понимающий смешок:
– Харальд?
– Представь себе, нет. Твоя дражайшая половина. Однако, на мое счастье, рядом в этот момент проходила госпожа Тира – бедная женщина так сконфузилась, что твоей жене пришлось в срочном порядке обратить все в шутку.
– Да, Астрид не любит чужих. Не обращай внимания, ты знал отца и имеешь полное право проводить его, как положено. В конце концов, лэрд Вильям…
Он, не договорив, умолк. Ивар махнул рукой:
– Брось. Я пока еще не вдовец.
– Новостей никаких? – сочувственно спросил Рагнар.
– Увы. – Лорд подышал на руки и кинул косой взгляд на дверь. – Недовольных угомонили? А то я и входить опасаюсь, до того у вас жрецы суровые.
– Священники от них недалеко ушли, – поморщился средний сын конунга. – Как налетели на меня всей толпой – еле вырвался. Нашли, что делить!..
Ивар кивнул. Олаф Длиннобородый был норманн, погиб, как норманн, и уйти в последний путь тоже должен был соответственно. Одна неприятность – раньше среди северных конунгов христиан не встречалось. Перед семьей встала задача: как хоронить? С одной стороны голосили жрецы, требующие ритуального сожжения, с другой – священники, сулящие душе покойного адские муки… Ответственным и те и другие по собственному разумению назначили Рагнара как единственного крещеного из всех сыновей Олафа, – и не вмешайся старший брат, бедняге пришлось бы туго. Харальд, на которого и без обрядов свалилось в последние дни слишком многое, молча выслушал обе стороны и постановил: заупокойную мессу по христианскому обряду отслужить, после погребения за душу усопшего помолиться, а хоронить – как заведено, в ладье горящей, с мечом в руках. По мнению Ивара, компромисс был весьма достойный, однако жрецов и их противников все равно не устроил. Они насели на братьев пуще прежнего, а когда старший просто
