Рамой тебе уже не стать. Совсем другие правила. Шахматы, а не шашки.
– Ни черта, – разочарованно ответил Тень.
Люди в коридоре большого дома пьяно и громко топают, шикают друг на друга, спотыкаясь и хихикая, нащупывают дорогу.
Слуги? Или гости ищут трущобных приключений? Однако сны завладели Тенью снова…
Он вновь стоял в обветшавшей лачуге, где вчера укрывался от дождя. На полу – тело мальчика лет пяти, не больше. Голое, навзничь, руки-ноги раскинуты. Вспышка ослепительного света. Кто-то прошел сквозь Тень, будто его тут и не было вовсе, и поправил руки мальчика. Снова вспышка.
Тень догадался, что мужчина фотографирует. Доктор Гаскелл, стальновласый человечек из бара при гостинице.
Тот достал из кармана белый бумажный пакет, что-то выловил из него и закинул в рот.
– Цветные помадки, – сказал он ребенку на каменном полу. – Ням-ням. Твои любимые.
Он улыбнулся, присел на корточки и опять сфотографировал мертвого мальчика.
Тень протиснулся сквозь каменную стену домика, ветром просочился в щели между камнями. Полетел к берегу. На камнях разбивались волны, и Тень заскользил над водой, над серыми морями, вверх-вниз по волнам к кораблю из ногтей мертвецов.
Корабль был далеко, в открытом море, а Тень несся над водой тенью тучи.
Корабль был огромным. Как же Тень раньше не понял, какая это громадина? Рука протянулась к нему, схватила за локоть и вытащила из моря на палубу.
– Возврати нас домой, – сказал голос, гулкий, как прибой, настойчивый и яростный. – Возврати нас домой или дай нам уйти. – На заросшем лице горел единственный свирепый глаз.
– Я вас тут не держу.
На палубе стояли великаны, высоченные люди, сотканные из теней и замерзшей водяной пыли, порождения пены и снов.
Один, выше других, рыжебородый, выступил вперед.
– Мы не можем высадиться, – прогрохотал он. – Мы не можем уйти.
– Отправляйтесь домой, – сказал Тень.
– С нашим народом мы приплыли в эти южные земли, – сказал одноглазый. – Но он нас оставил. Они пожелали других, ручных богов, и в сердцах своих от нас отказались, и предали нас.
– Отправляйтесь домой, – повторил Тень.
– Слишком много воды утекло, – сказал рыжебородый. Тень узнал его по молоту. – Слишком много крови пролито. Ты нашей крови, Бальдр. Освободи нас.
Тень хотел ему сказать, что он не их, что он вообще ничей, но тонкое одеяло соскользнуло с кровати, ноги свесились с изножья, а чердачную комнату залил лунный свет.
В большом доме теперь царила тишина. В холмах кто-то взвыл, и Тень поежился.
Он лежал на куцей кровати и воображал, как время собирается озерцами и лужицами, – быть может, думал он, где-то время висит густым туманом, громоздится и не движется… вероятно, думал он, города полны времени: все места, где собираются люди, куда они приходят и приносят свое время с собой. А раз так, размышлял Тень, должны быть и другие края, где люди попадаются редко, где земля ждет, горькая и жесткая, а тысяча лет для холмов – что мгновение ока, бег облаков, колыхание волн и ничего больше, в тех краях, где время разреженно, как люди…
– Они тебя убьют, – прошептала барменша Дженни.
Тень сидел теперь подле нее на склоне холма в лунном свете.
– Зачем им меня убивать? – спросил он. – Я же никто.
– Они так поступают с монстрами, – объяснила она. – Они должны. Они всегда это делали.
Он протянул руку, чтобы коснуться ее щеки, но Дженни отвернулась. Сзади она была вогнутой, полой. Она снова повернулась к нему.
– Уходи оттуда, – прошептала она.
– Ты можешь прийти ко мне, – ответил он.
– Не могу, – сказала она. – На моем пути препятствия. Путь туда труден, и его охраняют. Но ты можешь позвать. Если позовешь, я приду.
Тут наступил рассвет, а с ним из болота у подножия холма поднялась стая мошек. Дженни махнула на них хвостом, но без толку; они тучей опустились на Тень, и он вдыхал мошек, нос и рот заполнились ползучей и жалящей мелюзгой, он задыхался в темноте…
