Хрупкие вещи. Истории и чудеса (сборник)

– Если хотите пойти на «Прогулку с призраками», запишитесь заранее, – сказала улыбчивая молодая женщина за столом. – «Прогулки с призраками» по старому Новому Орлеану, каждый вечер, группа не больше пятнадцати человек. Так что советую записаться.

Я принял душ, постирал одежду в раковине и повесил в ванной сушиться.

Усевшись голым на кровать, я принялся изучать содержимое картонного конверта. Не вникая, пробежал глазами доклад, который Эндертон собирался представить на конференции.

На чистой обратной стороне пятого листа Эндертон записал от руки – мелко и по большей части разборчиво:

«В мире, где все совершенно, можно сношаться, не отдавая частичку сердца. Каждый искрящийся поцелуй, каждое касание – мелкий осколок сердца, который ты больше никогда не увидишь.

До тех пор, пока ходить (просыпаться? кричать?) в одиночестве не окажется невыносимым».

Когда одежда почти высохла, я оделся и спустился в гостиничный бар. Кэмбл был уже там. Пил джин с тоником, а рядом стоял второй стакан.

В расписании конференции Кэмбл кружочками обвел все доклады и диспуты, которые хотел посетить. («Правило номер раз: все, что до полудня, можно смело задвинуть, если, конечно, сам не выступаешь», – пояснил он.) Он показал мне мое выступление, обведенное карандашом.

– Я никогда раньше не делал доклады на конференциях, – сказал я.

– Не ссы, Джексон. Прорвемся. Знаешь, как я делаю?

– Как?

– Я тебе расскажу. Читаю доклад. Потом народ задает вопросы, а я откровенно гоню, – сказал он. – Причем гоню активно – в смысле, противоположном «пассивно». Это самое увлекательное. Гнать пургу. Как два пальца обоссать.

– Вообще-то я не умею… э… гнать, – сказал я. – Слишком честный.

– Тогда кивай и говори, что это очень дельный вопрос и что он подробнейшим образом рассмотрен в твоей текущей работе, а доклад – лишь краткие выдержки из этой самой работы. А если какой не в меру въедливый дятел начнет докапываться по вопросу, в котором ты явно не догоняешь, сделай высокомерную морду лица и скажи, что дело не в том, во что сейчас модно верить, а в том, что есть истина.

– И что, действует?

– Еще как действует. Пару лет назад я выступал на конференции с докладом о сектах душителей в персидской армии – прорабатывал вопрос, почему душителями становятся и индусы, и мусульмане, а культ Кали подцепили значительно позже. Видимо, все начиналось с некоего манихейского тайного общества…

– По-прежнему носишься с этой ахинеей? – К нам подошла высокая бледная женщина с ослепительно-белыми волосами, явно одетая теплее, чем требовала погода, вызывающе и с претензией на богему. Мне представилось, как она едет на велосипеде с плетеной корзинкой перед рулем.

– Я не ношусь, я пишу монографию, – сказал англичанин. – Кстати, такой интересный вопрос: я собираюсь во Французский квартал, дабы вкусить удовольствий, которые нам предлагает Новый Орлеан, – кто-нибудь составит мне компанию?

– Я пас, – без улыбки ответила женщина. – А кто твой друг?

– Это Джексон Эндертон из Хоупвеллского колледжа.

– Кофейные девочки-зомби? – Теперь она улыбнулась. – Я видела в программе. Интересная тема. Еще и за это спасибо Зоре, а?

– Наряду с «Великим Гэтсби», – сказал я.

– Хёрстон знала Фицджеральда? – удивилась велосипедистка. – Я не знала. Мы уже и забыли, как тесен был тогда нью-йоркский литературный круг, а перед гениями все же приоткрывали «цветной барьер».

Англичанин фыркнул.

– Черта с два его приоткрывали. Хёрстон умерла в нищете, уборщицей во Флориде. Никто и не знал, что она написала все, что написала. Не говоря о том, что помогла Фицджеральду с «Великим Гэтсби». Это грустно, Маргарет.

– Потомки умеют оценить такие вещи, – сказала высокая женщина и ушла.

Кэмбл проводил ее взглядом.

– Когда вырасту, – сказал он, – я хочу быть ею.

– Зачем?

Он задумчиво посмотрел на меня: