руками девушке.
Получив короткий чмок в щеку от заревевшей Грессии, хмыкнул и оглядел переселенок. К моему удивлению, у большинства были глаза на мокром месте.
— Вы чего, барышни? — почесав затылок, спросил я. — Обиделись, что ль?
— Матвей, ты чурбан, но очень хороший! — всхлипнув, ответила Грессия. Вытерла глаза кулачком, из которого свисала нитка янтарных бус, и продолжила: — Я, например, о драгоценностях еще и не мечтала.
— А зря. — Я улыбнулся, оглядывая девушек. — Тут есть золото, серебро, говорят, моют самородную платину. Есть янтарные копи, вроде как изумруды добывают. А женщины, вы везде женщины. И раз вы есть, то украшения тоже будут.
— Ну да. То-то в нашей ювелирной лавке самое простенькое колечко стоит две моих месячных зарплаты, — снова хмыкнула Hermanita, разглядывая бусы и сережки. — Правда, там золото.
— И нет ювелира у нас в городе, все завозное. К сожалению. — Я тоже столкнулся с этим. Хозяин нашей ювелирки — просто перекупщик, ему привозят товар из пары городков ниже по течению. Мы с Верой ходили, обручальные кольца заказывали. — Ладно, барышни, спокойной ночи. Я тоже спать. Пойдешь со мной, подруга? — Я присел перед Гердой, окунаясь в волну обожания. Потом голована мотнула головой, отказавшись и передав извинения. Мол, тут присмотреть надо, самки людей в расстроенных чувствах, и она их успокаивает. А вообще она скучает по Вере.
— Ладно, спи тут. Только не переедай, ты должна быть стройной девушкой. — Подняв головану и потрепав ее по загривку, я встал и прошел в свой закуток. И вскоре уже спал.
Зимнее утро. Чистый морозный воздух, чириканье синиц и посвистывание сидящих на усыпанной черными ягодами рябине свиристелей. Фырканье застоявшихся лошадей. Скрип снега под ногами моих спутников, веселые взвизги усаживаемых девушек.
И лязг снимаемых наручников. Ну да. Я снимаю с девчонок наручники, добротные, стальные, хромированные, и вяжу им руки тонким конопляным шнуром. Четыре восьмерки, потом плотно обмотать петли между руками, хорошие узлы, и посильнее затянуть. После чего надвинуть на руки теплую муфту, сшитую из пушистой лисьей шкурки.
— Как, Полина, удобно? — пропуская толстую веревку между руками у Морозовой, спросил я. Кстати, когда вязал ей руки, обратил внимание на коммутатор на запястье девушки. Очень интересная модель. Офицерская. Интересная девушка Полина, очень интересная.
— Если не считать того, что колется веревка, то нормально. — Она поудобнее уселась, накрылась толстым одеялом. И поинтересовалась: — Это обязательно, офицер?
— Знаешь, я бы с удовольствием вас всех развязал. Но это противоречит моим должностным инструкциям. Вы все девушки серьезные, какие мысли у вас в головах бродят, я сказать не могу, разве эмоции почуять. Ну да, я эмпат, — кивнул я, глядя в удивленно расширившиеся серые глаза. — А так — вы до возницы или сопровождающего не дотянетесь. И им спокойно, и вам лишнего соблазна нет.
— Мужчины! — фыркнула Морозова, устраиваясь поудобнее. — Кетлин, ты представляешь? Крутой шериф нас боится.
Ну да, модификантку я тоже взял с собой. Неплохая девчонка, да и старая знакомая. Пусть под боком будет, хоть поговорить есть с кем, кроме Герды. Ну, точнее, от Полины и Кетлин хоть ответ получить можно, они не так молчаливы, как наш возничий.
— Помощник шерифа, Поль, помощник. — Я вязал руки одной из китаянок, которых тоже решил везти с собой. Ну, я хоть и считаю триаду серьезной конторой, хотя не самой опасной, но береженого бог бережет.
Усадив этих красавиц в сани, я подошел к Майклу, проверил как у него дела. Тот тоже вязал переселенок. Именно сейчас заканчивал путать Шейлу Брауберг, которая зло сверкала на него карими глазищами.
— Осторожнее, камрад. Еще немного, и задымишься. — Я засмеялся, глядя на этот цирк. — Мисс Брауберг, успокойтесь, это на несколько дней, не больше. По прибытию в Звонкий Ручей вас торжественно освободят. Как там у поэта — «Оковы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа»?
— «И братья меч нам подадут!» — Шатенка сверкнула глазищами и на меня. — Я правильно помню?
— Ну, если вам так нравится холодное оружие, то вполне может быть, — согласно кивнул я. Еще не хватает спорить с переселенкой. Вообще спорить с красивыми девушками сложно.
Шейла гордо задрала подбородок, сев прямо, как будто ее на казнь везут. Можно подумать, мы виноваты в том, что она оказалась здесь, у нас, а не на столе, ожидая смертельную инъекцию. Ее казнить должны были, как мне передала Грессия. За что — прямо не спрашивала, а сама Шейла об этом помалкивала.
Через час мы выехали.
