Она сняла с него рубаху, оголив впалую грудь — коричневую и волосатую.
— Этим я занимаюсь на досуге, Генерал.
Она расстегнула его пояс. Штаны его запачкались, ему явно не мешало вымыться.
— Кридмур считает, мне лучше убить вас, чем допускать риск того, что вы попадете в руки его Хозяев. Кажется, у него на все один ответ — убийство. Джон Кридмур, рассуждающий о морали, столь же отвратителен и жалок, как собачка, танцующая на задних лапах, или кошка, читающая проповедь. Но при этом он вполне может быть прав...
Говоря все это, она стаскивала с Генерала потертые, растрескавшиеся сапоги. Он остался совсем голым, и она мягким жестом велела ему окунуться в озеро. Он встал по грудь в воде и начал покачиваться в ее слабом течении и дрожать, несмотря на палящее солнце.
— Это было бы просто, — продолжала Лив, — и, наверное, даже не жестоко. Я могла бы заморить вас голодом или просто утопить. Похоже, он надеется, что именно так я и поступлю. Тогда я избавила бы его от необходимости принимать решение. Он побежал бы к своим мерзким Хозяевам и сказал бы им: «Во всем виновата женщина, это сделала она». И возможно, они даже простили бы его, и дали ему новое поручение, и мир на веки вечные остался бы прежним... — Она сидела на камне, сложив руки на коленях. — Но я этого не сделаю.
Генерал стоял в воде и бесстрастно взирал на нее.
— Правильное ли это решение, Генерал? Что бы вы сказали, если бы могли сказать что-то осмысленное? Я читала вашу книгу. С одной стороны, вы были беспощадны. Сжигали города и поля. Казнили предателей. Внушали десяткам тысячам юношей, что погибнуть в бою — это благородно, и они с готовностью гибли. Вы были готовы на эти жертвы, если нужно...
Он даже не мигнул.
— С другой стороны, вы были оптимистом. Считали, что мир можно изменить. Наверняка бы сказали: найди это загадочное Оружие и воспользуйся им. Пускай оно может попасть в руки Линии или Стволов — рискни. Оно того стоит. Я не верю, что Кридмур и вправду решил ослушаться своих Хозяев, но вдруг ему все же можно доверять? — Она кивнула и улыбнулась. — Я понимаю, почему Кридмур предпочел бы избежать необходимости делать выбор. Мне и самой хотелось бы этого избежать. Я не должна отвечать за чье-то безумие. Ни один разумный человек не способен даже подумать об этом без смеха. Ведь вы — великий человек, Генерал, вы — легенда. Вот кто должен...
Он ничего не сказал.
— Я просто не хочу оставаться здесь одна. Вот и все. В остальное я не верю.
По-прежнему никакой реакции. Она вздохнула и, помедлив, достала из рюкзака «Историю Запада» — вернее, то, что от нее осталось.
Книга не пережила дождя. Корешок покоробился и растрескался, обложка истрепалась и подгнила, страницы высохли, затвердели и выпадали одна за другой, покрытые черной зернистой плесенью. Ни о стодвадцатилетнем периоде между пробуждением первого Локомотива в Харроу-Кроссе (тогда еще городе, а не станции), ни о заключении Союза Трех Городов между Джаспером, Гибсоном и Джунипером Лив не знала ничего — и теперь уже узнать не могла. Дюжину раз она читала Генералу главы о подписании Хартии, об основании Республики, о ее первых сражениях, а также главу с диаграммами, описывающими политическое устройство страны и систему демократических добродетелей. Читала о спорах вокруг тарифной реформы, о принципе Обнуления и Проблеме Общественной Земли, а еще — длинное отступление о раннем детстве президента Беллоу, его честности, мужестве и снисхождении к бедному рабу, который то ли был, то ли не был холмовиком (по тому, что осталось от книги, не разберешь), и о случае с освобождением Бичера, и... Но Генерал ни на что не реагировал. Лив не знала даже, слушает он или нет.
Перебирая выпавшие страницы, перепачканные, истрепанные и заплесневелые, она остановила взгляд на одной из них. Как она поняла позже, отскоблив черную плесень, это было начало главы «Основание первой колонии». Она принялась читать, и ее голос ясно зазвучал в тишине:
«Существует знаменитый портрет губернатора Сэма Селфа. Наверняка, вы его уже видели или еще увидите — он висит в Музее Республики в Моргантауне. На нем изображен очень тучный человек с оплывшими, будто свечи, щеками и золотыми кольцами на пальцах, подписывающий приказ. Окно за его спиной открыто, в нем видны молодые поля времен Основания. Вдалеке секут распятого человека. За ним — темные и бескрайние древние леса. Художник сделал глаза Селфа почти желтыми, как у волка, — и, возможно, именно эта картина послужила причиной для некоторых весьма живучих слухов, достоверность которых для нас сомнительна (даже когда мир недолго был очень молод и незавершен и некоторые вещи в нем не являлись чем-то конкретным, граница между волком и человеком определялась очень четко). Вы наверняка слышали, что о губернаторе отзываются как о тиране, что колонией он управлял жестоко, был известен своим кнутом, виселицей и топором палача; что он плохо обращался с Лесным
