– Даже не думай об этом. Видишь, что тут?
Он указал на бочки, которые плотными, высокими рядами стояли вдоль стены.
– Тут мы храним запас вина для стражников. Так что замок здесь самый прочный во всей крепости.
Памятуя о Льюисе, я даже и не знала, как себя чувствовать – в безопасности или в ловушке?
– Если крепость падет, я приду за вами. Если кто-нибудь попытается ворваться в дверь, даже если этот кто-то из Ассамблеи, подайте сигнал в окно. Машите одним из плащей.
– Ты будешь там, внизу? – Я посмотрел из окна на двор. – Не в зале Ассамблеи?
– Как я смогу увидеть, что происходит, сидя наверху и раздавая приказы? Нет, я буду у ворот с другими стражниками.
Я встала на цыпочки и выглянула в окно, откуда просматривался весь двор, главные ворота и за ними улица. Стражники уже заняли свои посты. Некоторые, слегка покачиваясь на корточках, сидели на парапете, окружавшем двор. Другие прохаживались рядом с укрепленными воротами. Одна женщина с удивительной легкостью перекидывала меч из одной руки в другую.
– Мы можем сразиться, – сказал Кип. – Выпусти нас, и мы сможем помочь.
Пайпер вздернул голову.
– Мои стражники натренированы. Обучены. Думаешь, ты сможешь просто взять меч в первый раз в жизни и стать героем? Это не история для какого-нибудь барда, а настоящее сражение, и ты там будешь только помехой. В любом случае, я не стану рисковать Касс. Ведь не только солдаты Совета могут напасть на нее.
Я снова представила Льюиса. Нож Пайпера, вздрагивающий в такт пульсирующей крови. Кровь, стекающая с рукоятки ножа. Кип собрался еще что-то добавить, но снова зазвонили колокола. На этот раз они возвещали тревогу, как и два дня назад. С этой высоты, казалось, каждый камень башни дрожал от звука. Даже в зубах чувствовалась вибрация.
– Они здесь, – произнес Пайпер.
Секунду спустя стук двери потонул в грохоте колоколов. Когда Пайпер запер дверь, запах вина стал еще насыщеннее, а от колокольного боя, казалось, крохотную комнатку и вовсе разорвет. Мы подтащили одну бочку и встали на нее вместе, тесно прижавшись головами, чтобы оба могли смотреть в окно, за которым тихо опускалась ночь. Два дня мы ждали флот Совета, но те несколько часов между первым ударом колокола, извещавшим о его прибытии, и первым солдатом, появившимся наверху кратера, казалось, тянулись еще дольше.
Пока мы ждали, я пыталась представить, что происходит снаружи кальдеры: как подплывает флот, как спускаются на воду лодки и пробираются через рифы, как встречаются со стражниками Острова в гавани. Но сгустившаяся тьма и немалое расстояние не давали ничего толком рассмотреть – лишь неясные фрагменты. Вот свернули черный парус. Вот весла рассекают воду. На носу лодки горит факел, и языки пламени отражаются в волнах.
Сначала мы увидели, как из тоннеля, что напротив города, стали выходить раненые стражники. Им, хромым и окровавленным, помогали вернуться в крепость. Вскоре началось массовое отступление из гавани. Несколько сотен стражников вышли из тоннеля и заняли посты в самом городе. А спустя еще часов двенадцать с того момента, как колокол известил о нападении на Остров, мы с Кипом увидели первых солдат Совета. Было раннее утро. Наше внимание привлекло движение на южном крае кальдеры: несколько стражников пытались сдержать фалангу солдат, облаченных в красное. В то же время первый тоннель, по всей видимости, пал, и солдаты проникли в сам кратер.
Пайпер сказал, что сражение – это не история для барда, и то, что развернулось в тот день на Острове, доказало, насколько он прав. Когда барды поют о сражении, оно представляется своеобразным танцем. Как будто в нем есть красота. Как будто звон мечей сродни музыке, а бойцы на удивление ловки, искусны и смелы. Но то, что видели мы, не имело ничего схожего с этими песнями. Всё происходило слишком быстро и в такой невообразимой неразберихе, что бой казался толчеей из локтей, колен, рассеченных лиц. По булыжной мостовой катились зубы, словно игральные кости. Вместо бравого боевого клича слышались лишь крики боли, хрип, брань. Блестели красным скользкие от крови рукояти ножей. Но хуже всего были стрелы. Не легкие и воздушные, как думалось когда-то, а тяжелые и стремительные. Я видела, как одна из стрел, пробив плечо насквозь, пригвоздила солдата Совета к деревянной двери. Их смертоносный полет сопровождался громким свистом, словно летящая стрела вспарывала само небо. Мы находились примерно в сорока футах над двором, но густой запах крови проникал в окно и, смешиваясь с винными парами, насыщал воздух. Я подумала, что вряд ли смогу теперь сделать и глоток вина, не ощущая привкуса крови.
Стражники сражались не на жизнь, а на смерть. Я видела, как одна женщина всадила топор в шею солдату так глубоко, что ей пришлось упереться ногами в его обмякшее тело и трижды дернуть за рукоять, чтобы освободить лезвие. Стражник-карлик вспорол солдату живот, и внутренности развернулись прямо у того в руках, когда он попытался их удержать. Стрелы безошибочно вонзались в груди, животы, глаза. Я же всякий раз видела двойную смерть. С каждой смертью солдата-Альфы чувствовала, а иногда и видела,
