даже слышала, как они шептались, что у меня нет видимых изъянов. Слышала и как мой сосед Клэр на мое предложение помочь перестелить соломой их крышу обратился к своей жене Нессе со словами: «Всё для нее слишком просто. Непохоже, что ей приходится бороться за жизнь, как всем нам». В другой раз, работая в саду, уловила, как Несса велела мужу держаться от меня подальше, так как ей не хочется, чтобы я сидела у них на кухне. «У нас полно хлопот и без соседки, которая роется в наших мыслях». Не имело смысла объяснять, что у меня все происходило иначе. Что я вижу впечатления, а не историю в чистом виде. И что мне проще узреть вид города, который за десять миль к востоку от нас, чем прочесть сокровенные мысли Нессы. Но я продолжала молча собирать улиток с бобовых стеблей, притворяясь, что ничего не услышала. А позже узнала, что если Омеги считались опасными, то провидцы – вдвойне. Здесь я оказалась более одинокой, чем в деревне, где, по крайней мере, могла общаться с Заком, хоть это его и раздражало.
Я удивилась, обнаружив в домике Алисы книги. Омегам не разрешалось посещать школу, поэтому большинство не умело читать. Но в сундуке вместе с монетами лежали две тетради с рукописными рецептами и одна – с песнями. Некоторые песни были мне знакомы, еще в деревне я слышала, как их пели барды. Нам, как неразделенным близнецам, тоже не разрешалось ходить в школу, поэтому мы занимались чтением украдкой. Иногда нас учила мама, но чаще мы сами по себе царапали буквы на глинистом берегу реки или в пыли на заднем дворе. Позже у нас появились книги, но совсем мало. Например, букварь с картинками, который папа сохранил еще со своего детства. В деревенском клубе хранилась книга, в которой подробно описывалась история нашего края, перечислялись местные Советники и законы, за которыми они следили. Даже в нашей вполне зажиточной деревне книги считались большой редкостью: умение читать служило для того, чтобы разобраться в инструкциях на пакете с семенами, купленном на рынке, или чтобы заглянуть в записи Деревенской книги, где значились имена двух бродячих Омег, пойманных и избитых за кражу овцы. В поселении мало кто умел читать, и еще меньше тех, кто признался бы в этом. Для Омег книги являлись недозволенной роскошью.
Я никому не сказала о книгах Алисы, но читала и перечитывала их раз за разом так, что страницы стали отрываться от корешка, когда их перелистывала, словно у книг настала вечная осень.
Вечерами, закончив работу в поле, я возвращалась домой и проводила целые часы на кухне Алисы, осваивая ее краткие советы о том, как добавлять розмарин в хлеб или как быстрее всего очистить чеснок. Когда я впервые воспользовалась ее рецептом и научилась давить чеснок плоской стороной ножа так, что зубчик выскакивал из шелухи как конфетка из обертки, почувствовала душевную близость с Алисой, какой не возникло ни с кем другим в поселении.
В эти тихие вечера я часто думала о маме и Заке. Сначала мама писала мне несколько раз в году. Ее письма доставляли торговцы-Альфы, которые даже не спешивались, проезжая мимо поселения, и просто швыряли письма из своих седельных сумок. Спустя два года после того, как я стала жить в поселении, она написала, что Зак подрабатывает в Совете, в Виндхэме. Весь следующий год до меня доходили вести: Зак устроился на хорошую службу. Он стал более влиятельным. А спустя еще пару лет мама написала, что руководитель Зака умер и теперь мой брат занял его пост. Нам исполнилось всего по восемнадцать, но многие Советники начинали свою карьеру с юных лет. Впрочем, они и умирали молодыми – о соперничестве и подковёрных играх внутри Совета ходили легенды.
Пожалуй, только Судья был одного возраста с моими родителями и занимал свой пост в Совете столько, сколько себя помню. Но это единичные случаи. В основном в Совете работала молодежь. До нас, даже в поселение, доходили истории о взлетах и падениях Советников. Казалось, в беспощадном мире крепости Совета в Виндхэме жестокость и амбиции значили больше, чем знания и опыт. Меня не удивило, что Зака потянуло именно туда, как не удивило и то, что он прекрасно справляется со своими обязанностями. Я постаралась представить его в роскошных апартаментах Совета. Сразу вспомнилась его победная улыбка, когда он разоблачил меня, и то, что он сказал потом: «Никто больше не бросит в меня камень. Никогда». Я боялась за него, но никогда не завидовала, даже в самый тяжелый неурожайный год, когда в поселении голодали.
Потом мама стала писать совсем редко – раз в год, и о том, что творилось в мире, я узнавала, собирая сплетни на рынке Омег в западной стороне, или же от странников, проходящих мимо поселения. При себе у них всегда имелись маленькие котомки и уйма разных историй. Они шли к западу в поисках более пригодных для фермерства земель, поскольку скудная почва рядом с Мертвой Землей едва ли давала достаточно урожая, чтобы платить налог Совету, не говоря уж о том, чтобы еще и на жизнь хватало. Однако те, кто приходил с запада, сетовали на жестокие меры Совета: Омег выгоняли с давно обжитых мест, потому что эта земля стала считаться слишком хорошей для них. Налетчики-Альфы грабили и уничтожали урожаи. Всё больше и больше людей вынуждены были искать себе убежища. Слухи об ужесточившемся обращении с Омегами приходили всё чаще. Даже в нашем поселении, где земля считалась лучше, чем во многих других краях, мы ощущали на себе постоянное давление неуклонно растущих налогов, взимаемых сборщиками податей. Да и налетчики-Альфы тоже нападали на нас. Первый раз они явились и избили Бена, чей дом стоял на краю
