– И ты считаешь, что это разумное оправдание для того, чтобы проводить с тобой столько времени?
– А ты думаешь, у нас там романтическая встреча вместе со всеми участниками Ассамблеи? – засмеялась я.
– Может, это один из его способов произвести на тебя впечатление.
– Пойдем, – я спрыгнула с подоконника, ожидая, когда он последует за мной. – Пойдем погуляем, ты мне все еще не показал западную сторону. Пайпер сказал, там сегодня вечером будет работать рынок.
– А ты не намекнула ему, что у нас нет денег.
– А мне и не пришлось. – Я вытянула из кармана кошелек с монетами. – Это от Пайпера. Для нас обоих.
– А вот сейчас впечатлен я, – удивился Кип.
Я кинула ему сумку.
– Не так уж много требуется, чтобы купить нашу верность.
– Еще за несколько монет я даже стану носить один из этих замечательных синих мундиров.
От нашей квартиры – ее окна выходили прямо во двор Ассамблеи – можно было дойти до рынка всего за несколько минут. Стражники нас уже знали, и когда мы выходили из крепости, кивнули в знак приветствия и закрыли за нами ворота. Оказавшись на улице, я посмотрела на Кипа и вспомнила, как ему нравился шум города, как в Нью-Хобарте он вечно распахивал ставни и с наслаждением впитывал звуки уличной суеты.
Я замечала, что первое время после резервуара он постоянно потряхивал головой в обе стороны и чистил мизинцем уши, словно боялся, что там еще остались капли вязкой жидкости. Казалось, что тишина неотступно напоминала ему безмолвие резервуара и молчание его прошлого. С тех пор, как мы приехали на Остров, я жаловалась, что шум города не дает мне уснуть по ночам. Однако Кип наслаждался им. Порой, закрыв глаза, он сидел на подоконнике и впитывал в себя жизнь Острова: шаги стражников по гравийному двору и каменному парапету, воркование голубей, собирающихся на карнизах в стайки, стук копыт ослов, идущих по булыжной мостовой, пение детей.
Глядя, как он улыбался по дороге до рынка, я не могла лишить его этого удовольствия. Мы шли на шум: на призывы лавочников, торгующих одеждой, дынями, луком; на крики детей, снующих под ногами толпы; даже на звуки скота – свиней в шатких загонах и кур в клетках, что висели на колышках, вбитых в каменные стены. Крутой склон кратера вздымался высоко в небо, и рассвет приходил в город поздно, а закат – рано. Большую часть времени, кроме полудня, когда солнце находилось в зените, улицы города оставались в тени, прячась от зноя и палящих лучей. Сейчас, ранним вечером темнеющее небо подсвечивалось горящими на стенах факелами и светом в окнах. Между двумя домами, на крохотном пятачке травы мы увидели привязанного козла, который печально жевал траву.
– Пайпер говорит, что животные – это кошмар, – сказала я Кипу. – Их везут сюда на лодках, но для них это сущая пытка. И пользы от животных мало, гораздо выгоднее заниматься выращиванием сельскохозяйственных культур, учитывая, какое тут ограниченное пространство. Но люди все равно разводят скот, и в основном только потому, что Омегам запрещено иметь его на материке.
– Не думаю, что тайное разведение коз такая уж яркая демонстрация неповиновения.
– Он рассказывал, что один козел вырвался, когда плыли сюда, и они чуть не перевернулись, спасая его.
– Я полагал, что все ваши каждодневные встречи связаны исключительно с высокой политикой, и не ожидал, что он надумает произвести на тебя впечатление забавными историями о козлах.
– Да уж, человеку, который правит Островом и всем Ополчением Омег, необходимы истории о козлах, чтобы произвести на меня впечатление.
Он закатил глаза и взял меня за руку. Вся рыночная улица была сплошь заставлена лотками с товаром. Мы купили две сливы с темно-фиолетовой кожицей, такой темной, что казалась почти черной.
– Я никогда их раньше не пробовала, – призналась я, впиваясь в сочную мякоть.
– Добро пожаловать в мой мир, – усмехнулся Кип.
– Не так уж он и нов для тебя, ведь правда? На самом деле, ты же очень многое знаешь. Что это за предмет, как читать, как завязывать шнурки. Это не как с ребенком, который действительно видит всё в первый раз.
Он остановился перед прилавком, на котором были выставлены маленькие деревянные коробочки. Он сдвинул крышку у одной из них, затем вернул назад, восхитившись, как точно та встала на место.
– Да, но от этого мне ничуть не легче. Наоборот, кажется еще более странным то, что я знаю, как целиться в ночной горшок, но не знаю своего имени.
– У тебя сейчас есть имя.
