– Если вы действительно хотите, то можете сделать и это. Когда я покажу вам всё, что вы унаследовали, научу этим пользоваться, в вашей власти будет отделить себя от остального Элизиума. Если выберите сон, никто никогда не сможет вас разбудить.
Но неужели вы не хотите быть там, на планете Ламберт, когда мы вступим в первый контакт с цивилизацией, которая обязана вам своим существованием?
Пир был у себя в мастерской: вытачивал на токарном станке ножку для стола, когда его взгляд привлекло последнее сообщение Кейт: «Ты должен это видеть. Пожалуйста! Встречаемся в Городе».
Он отвернулся.
Пир работал со своей любимой древесиной – сахарной сосной. Он соорудил собственную плантацию с помощью генетической библиотеки и клеточных карт: сначала смоделировал клетки всех типов до атомарного уровня, затем свёл их основные характеристики к правилам, которые мог позволить себе повторить миллиарды раз, создав таким образом десятки тысяч деревьев. Теоретически он мог выстроить всю плантацию из отдельных атомов, и это было бы самое элегантное решение, но пришлось бы затормозить себя до такого темпа, в котором деревья росли бы достаточно быстро для его целей, а это значило оставить Кейт далеко позади.
Остановив станок, Пир перечитал сообщение, написанное на плакатике, прикнопленном к доске объявлений на стене мастерской (единственная часть окружения, к которой Пир оставлял доступ, когда работал). Плакатик выглядел обыкновенно, если не считать того, что буквы на нём имели обыкновение подпрыгивать, попадая в поле периферийного зрения, что привлекало внимание.
«Мне и здесь хорошо, – пробормотал он. – И нет дела до того, чем заняты в Городе». К мастерской прилегал склад, набитый ножками для столов, – сто шестьдесят две тысячи триста двадцать девять штук на сегодняшний день. Пир не мог и представить большего удовольствия, чем добраться до двухсоттысячной ножки, хотя знал, что, вероятно, изменит мнение и забросит мастерскую раньше, чем это случится: «внешнее я» наделяло его новыми призваниями через случайные интервалы времени, но очередное запаздывало. Перед тем как заняться столярным делом, он страстно поглощал все тексты по высшей математике из центральной библиотеки, гонял учебные программы, а потом лично сделал нескольких важных вкладов в теории групп, нимало не беспокоясь из- за того, что ни один математик Элизиума никогда не узнает о его работе. До того написал более трёхсот комических опер с либретто на итальянском, французском и английском языках, и большую часть из них поставил с марионетками в качестве исполнителей и аудитории. Ещё до того шестьдесят семь лет кропотливо изучал строение и биохимию человеческого мозга и под конец, к своему удовлетворению, глубоко познал природу процессов, определяющих сознание. Каждое из этих занятий захватывало его целиком и приносило удовлетворение, пока он им занимался. Когда-то он даже интересовался элизианами.
Но не сейчас. Теперь ему больше нравилось думать о ножках для столов.
Однако Кейт его по-прежнему интересовала. Этот интерес он выбрал одним из немногих своих неизменных качеств. А последнее время он ею пренебрегал, они не встречались почти десятилетие.
Пир не без сожаления оглядел мастерскую. Его взгляд упал на штабель свежей древесины в углу, но решимость только укрепилась. Радости токарного станка манили, однако любить – значит приносить жертвы.
Пир скинул рабочий халат, раскинул руки и упал спиной вперёд в небо над Городом.
Кейт встретила его ещё в воздухе – спикировала ниоткуда и ухватила за руку, едва не вывихнув Пиру плечо. Сквозь ветер она закричала:
– А, так ты всё-таки жив. Я уже начала думать, что ты отключил себя и ушёл искать следующую жизнь без меня, – её тон был саркастическим, но в нём звучали нотки искреннего облегчения. Десять лет могли стать долгим сроком, если ты был готов это позволить.
Пир ответил мягко, но так, чтобы было слышно:
– Ты же знаешь, как я занят. И когда я работаю…
Кейт пренебрежительно рассмеялась.
– Работаешь? Вот как ты это называешь? Ловить кайф от занятия, которое и самого тупого фабричного робота заморило бы скукой до смерти? – Её волосы, длинные и агатово-чёрные, якобы беспорядочно мотались на ветру вокруг лица, но при этом всегда скрывали достаточно, чтобы было нельзя догадаться о его выражении.
– Ты ведь всё ещё… – Его слова утонули в рёве ветра: Кейт отключила ему разборчивость речи, независимую от физических условий. Пришлось орать: – Ты всё ещё скульптор, разве нет? Ты должна понять. Древесина, зерно, текстура…
– Я понимаю, что тебе нужны искусственные интересы, чтобы проводить время; но ты мог бы устанавливать параметры более избирательно.
