О ней, кстати, отзывался он сочувственно и даже сходил на отпевание Терентия Львовича (тот, не оправившись от удара, преставился после Воздвижения). Более того, проведал бывшую свою барыню в новом её обиталище, крошечном домишке на окраине. Ещё в июне, уплатив положенное стряпчему Мураведову (как же опостылела мне эта личина!), господа Скудельниковы перебрались в Заволжскую часть, на Никитскую. Из дворни осталась у них только Настасья. «Да ты никак жалеешь старичков? – щурился дядюшка, выслушивая мой отчёт. – Брось, пустое. Бедность, как известно, не порок… А денежки, между прочим, Дозору пригодятся… Сам знаешь, строжайший запрет имеется на то, чтобы магией творить золото. Вот и приходится нам, Иным, зарабатывать на жизнь по-человечески. Ну, почти по-человечески».
Алёшку я тогда спросил: оттого ли сочувствует он старухе Скудельниковой, что сие положено ему как Светлому? Мальчишка засмеялся, махнул рукой. «Нет, барин, мне её ещё раньше стало жаль, как посыпались на неё беды. Ещё когда человеком был. Сыскать бы этого графа Розмыслова, да оглоблей…» Я не стал, конечно, говорить Алёшке, что никак ему графа Аркадия Савельевича не найти, какую магию ни применяй. Не стал напоминать, что вряд ли Алёшка управился бы и с оглоблей – тут нужна взрослая мужская сила. Просто хмыкнул: «Ладно б она была чем-то вроде добрейшей твоей графини Виктории. Но Прасковья-то Михайловна тебя в хвост и гриву гоняла да каждую субботу розгами секла!» На это Алёшка не моргнув глазом возразил, что за розги он на неё не в обиде, что дворовых непременно следует пороть, не то разбалуются. «Слышала бы тебя сейчас Виктория Евгеньевна! – усмехнулся я. – Небось такую мозгомойку бы устроила!» «Так ведь не слышит!» – резонно возразил он, и крыть было нечем.
Но когда Алёшка запросил у меня денег на корову, я решительно отказал. «Зачем это? С какой стати? Напротив же Аглая- молочница живёт, мы у неё покупаем!» «Так то ж чужое молоко, от чужой коровы! – вскричал он. – А то было бы своё от своей! Огромная разница!» Но я был непреклонен. Только коровы мне не хватало для полного счастья. И пёс Ураган, и дюжина кур во главе с петухом Харальдом (к чему только рассказал я мальчишке про свои столичные страдания!), и, само собой, друг-приятель Костя!
– Ну, счастливо оставаться! – сказал друг-приятель Костя и резким движением ввинтил ладонь в пространство перед собою, проткнул его. Тотчас замерцала, серебром засветилась перед ним в воздухе высокая, закруглённая сверху дверь. Отвесив подобающий поклон, Светлый толкнул её – и растаял.
Ну конечно, будет он пешком до Журавино топать, к тому же по морозу! Давно уже провесил оттуда к нам Врата. А ведь всего второй ранг! Небось графиня подсобила.
– Вот что, брат, – начал я, расправившись с борщом на свиной кости. – Тут, похоже, занятное дело намечается для нас обоих. Вызывал меня сегодня Януарий Аполлонович, то бишь граф Иван Саввич, и прелюбопытные вещи рассказал. Коротко говоря, завтра мы с тобой в Журавино едем, на совещание, там наш граф и ваша графиня будут и расскажут в подробностях, что от нас с тобою потребуется. Потому сейчас не стану ничего объяснять, завтра всё узнаешь. Только одно скажу – придётся нам поездить по сопредельным губерниям, и займёт это, полагаю, не меньше месяца. Потому реши, на кого дом оставить, кто пса твоего кормить будет, кур.
– А чего решать? – удивился Алёшка. – Тётку Глафиру попрошу, она с радостью. Полтинник-то для неё найдётся?
– Почему же не рубль?
– Многовато – рубль! – отрезал парень. – За такое полтинник в самый раз!
– Жадный ты! – усмехнулся я. – А ещё Светлый.
– Я не жадный! – последовало в ответ. – Я бережливый.
Глава 2
Кабинет графини Яблонской поражал. Не роскошью, а множеством странных вещиц. Вот во всю стену выгравированная на медном листе карта звёздного неба. Вот по углам два здоровенных, сажень в поперечнике, глобуса… интересно, какой из них показывает Иных Тверской губернии? Вот в обычном цветочном горшке на подоконнике – кристалл размером с кулак младенца… вроде бы из горного хрусталя. Вот на треноге длиннющая подзорная труба. Над английского стиля камином полка, а на ней – стеклянные приборы непонятного назначения. Стены же – из морёного дуба, никакими обоями не покрытые. Напротив стены с медной картой – книжные шкафы до потолка. Интересно, какие в них книги обитают? Свечей в подсвечнике всего три, но яркости необыкновенной, сразу ясно – магические.
Будь мне лет на пятнадцать меньше, меня бы за уши отсюда не вытащить. А вот Алёшка не вертел головой, не пялился на диковины – значит привык. Здесь, в Журавино, он за исключением воскресенья проводит каждые полдня, учится в графининой школе, причём сразу в двух классах – обычном и Ином. Сперва арифметика с грамматикой, затем сумраковедение и заклятьетворение… Небось и графиня с ним частенько беседует, уговаривает оставить меня, Тёмного, да к ней переселиться, да на службу в Ночной Дозор всё же пойти.
