– Располагайтесь, господа! – Виктория Евгеньевна указала нам на обитые розовым бархатом кресла. – Они мягкие. Вы же, Тёмные, так печётесь о своём комфорте…
– Мне тоже в кресле нравится, – заявил Алёшка, усаживаясь.
– Алексис, вам бы следовало промолчать! – возмутилась графиня.
– Благодарю за такую заботу, ваше сиятельство, – галантно поклонился дядюшка. – Истинное благородство не скрыть и под белыми одеяниями.
Сам он сейчас был одет парадно: новомодный английский фрак со скошенными полами, золотистого оттенка кюлоты, тончайшие кружева на манжетах, напудренный парик с длинной косицей. Я-то явился в обычном своём мундире и даже без шпаги. Не на приём же к матушке-императрице!
– Сие для вас не секрет, Януарий, что я не выношу обращение по титулу! – вспыхнула графиня. – Это всё проистекает из людского невежества, а мы, Иные, должны быть выше предрассудков.
– Ну, как вам будет угодно, Виктория, – покладисто отозвался дядюшка. – Осмелюсь спросить: а чай-то нам подадут? Или сие тоже тёмный предрассудок?
Графиня взглянула на него так, как, бывало, Тимошка разглядывал попавшего в суп таракана: невелика беда, а всё ж как-то неприятно…
– Так уж и быть! – расщедрилась она и дёрнула шёлковый шнурок. На звон явился пожилой лакей – не в ливрее, как принято, а в такой же тёмно-зелёной куртке, в какой ходил Костя. Судя по цветку души – обычный человек.
– Василий Степанович, дорогой мой, – обратилась к нему Виктория Евгеньевна, – если вас не затруднит, принесите нам три стакана китайского чаю… не прямо сию минуту, а как найдёте время. И ещё по возможности каких-нибудь баранок, что ли, конфектов…
– Да уж ладно, сообразим чего-нибудь, – буркнул Степаныч и скрылся за дверью.
Интересные порядки в этом доме.
– Давайте к делу, Виктория, – в дядюшкином голосе добавилось серьёзности, – кто просветит молодёжь о делах наших скорбных?
– Наверное, вы, коли уж так рвётесь. – Графиня уселась на низенькую скамеечку у камина и приняла вид египетского сфинкса.
– Хорошо, – кивнул дядюшка. – Слушайте же предивную повесть. Разными путями, но почти одновременно получили мы с Викторией Евгеньевной сведения из Новгородской губернии. Есть там в Белозерском уезде село Давыдово, и близ того села, в лесу, жила-была ведьма, бабка Катерина. Тёмная Иная, зарегистрирована, пятый ранг силы. К ней, конечно, обращались селяне – кому бородавку свести, кому соседскую корову отравить… надо сказать, вреднющая была бабка, меру, ей Дозором отпущенную, нередко превышала, творила людям изощрённые пакости, причём даже безо всякой для себя корысти, исключительно из злонравия. Ну, вроде нашей здешней Аксинии… помнишь, в ноябре мы ещё её в Конторе посекли, ум вправляя. Но там, на Новгородчине, места глухие, на бабкины шалости Ночной Дозор особого внимания не обращал, им больше интересно с Дневным собачиться, выяснять, кто из них в губернии главнее.
– Тут и выяснять нечего! – подала голос графиня. – Наши коллеги там выявили столько нарушений среди Тёмных, что впору Трибунал Инквизиции созывать…
– А наши коллеги то же выявили про Светлых, – парировал дядюшка. – Виктория, давайте не отвлекаться. Суть такова, что из-за междозорной грызни да интриг на мелочи никто не отвлекался, бабке долгое время всё сходило с рук. А в июле фортуна от неё отвернулась…
– Или, напротив, осчастливила, – вставила графиня.
– Как посмотреть… – пожал плечами дядюшка. – Подробности неизвестны, а только, по слухам, пришёл к бабке Катерине некий старичок-отшельник, в том же лесу ещё зимой поселившийся. То ли бродячий раскольник, то ли монах, чей монастырь по высочайшему указу упразднили. Имени его никто не знает, но крестьяне к нему ходят, припасы носят, а за то утешение духовное получают. И не только духовное – он и лечить оказался горазд.
– Дикий Светлый, что ли? – полюбопытствовал Алёшка.
– Вот неизвестно, – вздохнул дядюшка. – Ты слушай, отрок, слушай. Догадываешься, как отнеслась бабка Катерина к появлению соперника? Доселе только она исцеляла, молоко ей носили, яйца, убоину, рыбу, караваи… а тут ручеёк подношений в тонкую струйку превратился. Обидно! Говорят, решила бабка пришельца выгнать, сотворила какое-то заклятье. Но того лишь добилась, что старичок этот безымянный к ней в избушку пришёл и долгую беседу имел. А после того бабку и не узнать стало. Пакостей более никому не
