Этим императорским «мы» она воспользовалась впервые на памяти Хекта. Голос у Катрин дрожал.
Теперь Пайпер испугался. Он понимал, куда она клонит, никакого желания клониться в эту сторону не испытывал, но иного выхода не видел.
– Предводитель, вы слышали сплетни о моих приближенных? – спросила Катрин с еще большей дрожью в голосе.
Отпираться было бессмысленно.
– Слышал, ваша светлость. Несомненно, эти грязные лживые слухи распускают ваши недруги. Таков удел всех владык.
– Но вы опасаетесь, что в слухах этих есть и доля истины?
– Это не моего ума дело. Моя задача…
– Предводитель, в этих слухах, возможно, есть доля истины. Меня зачаровывает зрелище соития. Я приказывала некоторым придворным дамам совокупляться с любовниками у меня на глазах. Кое-кому это нравится.
Хекту подумалось, что почти для всех участников это было скорее унизительно. Именно их унижением Катрин и подпитывала тьму у себя внутри.
– Вы дурно обо мне думаете из-за всего этого. Я и сама дурно о себе думаю. На самом деле я больше не наблюдаю за теми, кто этого не желает. Мне просто хотелось удовлетворить любопытство.
Эти слова Пайпера озадачили. Он не особенно поверил Катрин.
– Разумеется, я ведь не девственница. Почему же тогда любопытство? Да потому, что знала я лишь Джейма. Джейм никогда не был таким возлюбленным, о которых с хихиканьем шепчутся мои дамы, когда думают, что я не слышу. Джейм вел себя как животное: впрыскивал свое семя и не делал при этом ничего, чтобы было приятно мне. Мои шпионы разыскали других женщин, с которыми он развлекался в Альтен-Вайнберге. По-скотски он обращался не только с ненавидимой супругой.
– Ваша светлость, умоляю, мне не пристало это выслушивать.
– Но вы выслушаете. Джейм Касторигский играет, вернее, сыграл решающую роль в жизни вашей императрицы. Именно Джейм Касторигский создал ту женщину, которую вы видите перед собой, – женщину недужную душой и телом, женщину, которая не может выполнить свой самый главный долг перед империей. Я не могу родить наследника.
Хект попытался ее разуверить, но безуспешно.
– Предводитель, я знаю, что дипломаты пытаются улестить его, заставить вернуться. Ради меня. Ради престолонаследия. Ради своих собственных амбиций. Все это не важно. Он не вернется. Противоречие между тем Джеймом, которого я себе выдумала, и тем Джеймом, который существует на самом деле, будет определять весь остаток моей жизни. А сейчас я испытываю ужас, оттого что остаток этот весьма невелик, это моя главная беда.
И снова Хекту сделалось не по себе, но уже по другой причине.
Быть может, он все неправильно понял? И Катрин лишь хочет облегчить душу, поведав ему о своих тайных мучениях? Ведь никому другому рассказать она не может: любой другой тут же воспользуется ее откровениями в политических интересах.
– Предводитель, я умираю. Медленно, но неотвратимо.
– Э-э-э…
– Дело не только в яде, хотя от того покушения я никогда не оправлюсь до конца.
– Но…
– Во время второй беременности со мной что-то произошло. Временами я чувствую себя смертельно больной, лекари и братья- целители не могут понять, в чем дело, не могут ничего поделать. Я мочусь кровью, синею. Иногда меня настигают приступы безумия. Я их не осознаю, но потом мне о них рассказывают. Зачастую бывает уже поздно исправлять причиненное зло.
Несмотря на всю неловкость ситуации, Хекту стало чуть спокойнее: значит, Катрин действительно решила просто-напросто поведать о том аде, который творится у нее внутри.
– Я никоим образом не хотел бы вас оскорбить, но не думали ли целители прибегнуть к обряду экзорцизма?
– Уверена, такую возможность они обсуждали, но им не хватило смелости предложить. Следует ли мне первой заговорить об этом?
– Быть может, так они избавятся от некоторых страхов.
– Тогда я сделаю это по возвращении в Альтен-Вайнберг. А пока у меня для вас новое поручение.
С этими словами Катрин встала с кресла, отошла в темный угол комнаты и принялась возиться с гобеленом на стене. Руки у нее тряслись.
– Помогите, пожалуйста.
– Конечно же.
