В сундуке оставался еще один ларец – закрытый. Позеленевший ключ отыскался среди позеленевших же медяков. Спрятан у всех на виду, быть может и непреднамеренно.
В ларце Пайпер нашел тонкую, переплетенную в кожу книжицу, на истрепавшейся обложке темнели застарелые пятна. Хект осторожно открыл книгу.
Первая страница была исписана искусным каллиграфическим почерком. Хект не сразу узнал язык, но потом его неожиданно осенило: да это же мельхаик, только буквы бротские. Мельхаик – древний язык Святых Земель. Пайпер с трудом, но разбирал его. Обычно на мельхаике писали в другую сторону – не как на остальных тамошних языках.
Пайпер только-только разобрал, что книга содержит записи Грейда Дрокера, как вдруг в комнату вбежал Пелла. Хект аж подпрыгнул от неожиданности.
– Отец, там внизу Пинкус Горт.
– Пелла, что ты здесь делаешь?
– Подумал, что ты, наверное, приуныл. Из-за сержанта Бехтера. Решил, посмотрю-ка, что можно сделать, и тут наткнулся на полковника Горта прямо на улице.
Какая нелегкая принесла сюда Горта, да еще так скоро? Что затеял Бронт Донето? О смерти Непримиримого знали еще далеко не все. До вступления в права новому патриарху оставалось несколько недель.
– Ты прав, на меня напала тоска. И ты вполне можешь меня утешить – топай-ка обратно домой и займись учебой, стань кем- нибудь, чтобы не окончить свои дни так, как окончил сержант Бехтер. Или как я могу окончить.
– Ого! Тебя и правда проняло.
– Проняло. Тащи сюда Горта. Скажи Седеригу, пусть несет пару бутылок того красного вина, которое я приберегал на особый день. Пусть Пинкус прямо здесь за него берется, не придется в Брот тащить и обратно.
И после нескольких стаканов у Горта, вполне вероятно, развяжется язык.
– Проклятие, старик, выглядишь ты дерьмово! – с порога начал Горт. – Надо больше спать.
– Седериг, ставьте вино на стол и будьте наготове. Пинкус, скоро уже отдохну сколько вздумается.
– Так ты знаешь, что творится.
– Конечно знаю.
– У Консента по-прежнему свои люди в Броте.
– И это тоже. Но что важнее, некоторым принципатам новая должность Донето совсем не по душе. Кое-кто надеялся, что я опротестую выборы.
– Может, парочку имен назовешь?
– Вряд ли.
– А что сам думаешь?
– Я не какой-нибудь древний повелитель легионов, нацелившийся стать императором.
– Ага. Мой начальничек так и понял. Я в смысле – что про Донето думаешь?
– Он – лучший из имеющихся кандидатов. Вот только не сходил бы так с ума из-за Коннека.
– Ага. Точно не знаю, но, сдается мне, твой граф Реймон вряд ли чего хорошего от него дождется.
– У Реймона свои планы. Донето следует забыть о старой вражде. Он ведь стал патриархом – патриархом всех чалдарян.
– Я ему сам так и говорил. Но вряд ли он послушает. Эй, Пайп, ты не в обиде?
Горт уже выпил больше половины бутылки, и язык у него начал заплетаться.
– А какой смысл? Это ж не ты меня погонишь со службы. Я, по правде, вполне вероятно, и сам бы ушел. Хватит с меня. Служить у такого хлопотуна – не по мне. Мне нужен начальник, который ясно говорит, чего хочет, а потом не мешает делать свое дело.
– Хлопотуны такого расклада боятся. Боятся, что их обскачут.
Хект это хорошо понимал. Почти всю жизнь имел дело с такими людьми. Именно поэтому его и отослали на запад: Гордимер боялся, что его обойдут.
– Беда в том, что эти люди на мир смотрят через призму собственных амбиций.
– Чего?
– Боятся, потому что отлично знают, что бы сами сделали на моем месте. Значит, понятия о чести у них совсем иные.
– Понятненько. Но, Пайп, признайся, ты ж и сам чуть что готов кого надо облапошить. Проклятие, этот твой давленый виноград – что надо.
– Я? Облапошить?
