Пропал и страх за Ваньку. Я раз за разом прокручивала в голове сцену с его неразумным поступком и последствиями оного и в конце концов сумела убедить себя, что младший пострадал не так сильно. Кажется, я видела, что за мгновение до нашего исчезновения брат начал шевелиться и даже предпринял попытку встать. Может, правда видела, а может, придумала для собственного успокоения. И сейчас мне не хотелось задумываться об этом: что-то выяснить или как-то повлиять на события я все равно не могла. Интуитивно ощущала, что барабанить в стены бессмысленно, а никаких других способов связи с окружающим миром у меня не было.
В конце концов я окончательно сползла на пол, свернулась калачиком и вскоре ощутила, что пол опять изменился, подстраиваясь и помогая мне улечься поудобнее. Такая забота, особенно в настолько нервной ситуации, оказалась очень приятной. Несмотря на четкое понимание и уверенность, что все это делает автоматика, я ощутила прилив благодарности и снова погладила бархатистую поверхность.
Что ж, в любых обстоятельствах нужно искать плюсы, и один я видела даже сейчас: по крайней мере, тюремщики заботятся о нашем комфорте.
Стоило об этом подумать, как организм решил напомнить о своих нуждах. Некстати вспомнилось, что я не ела с утра и пропустила обед. Тогда я была не голодна, а сейчас очень сожалела об упущенной возможности. Впрочем, голод и жажда – лишь одна часть проблемы, их можно потерпеть хотя бы некоторое время. Гораздо хуже обстояло с отправлением другой естественной потребности организма. Что делать, если вдруг приспичит, я не представляла совершенно.
За этими мрачными мыслями я незаметно задремала. Катастрофически не хватало одеяла, но лежать все равно оказалось удобно, в камере было тепло и при этом не душно, а еще умеренно крепкому сну поспособствовала усталость после долгого напряженного рабочего дня.
Мне даже что-то снилось. Очнувшись, я не сумела вспомнить, что именно, но к собственному искреннему удивлению поняла: кошмаров не видела. Я чувствовала себя бодрой и вполне отдохнувшей, и это пришлось зачислить в плюсы.
Минусов, увы, накопилось значительно больше. Во-первых, я понятия не имела, сколько проспала, где нахожусь и что за это время успело произойти; вот когда пожалела, что так и не установила себе имплантаты. Время отслеживала бы с точностью минимум до секунды! Во-вторых, очень хотелось есть. Настолько, что сводило желудок, и, кажется, именно это ощущение меня разбудило. В- третьих, нестерпимо хотелось умыться и, главное, почистить зубы. Ну и в-четвертых, остро встала проблема, о которой я думала вечером: очень хотелось в туалет.
Правда, долго страдать в одиночестве мне на этот раз не дали, вскоре на пороге возник тюремщик. Причем его сегодняшняя внешность оказалась настолько неожиданной, что я несолидно вытаращилась, пытаясь понять: по-прежнему ли я сплю, страдаю галлюцинациями или это – реальность. И в последнем случае становилось особенно интересно, какое отношение это существо имеет ко вчерашним кляксам? Оно – одно из них или что-то принципиально иное?
Сейчас оно очень напоминало человека. Настолько, что хотелось протереть глаза. Высокий плечистый мужчина в обтягивающем комбинезоне того же маслянисто-черного цвета, что вчерашние нападающие. Одежда казалась монолитной и закрывала тело полностью, включая шею. Голова и лицо… в целом черты тоже чисто человеческие и даже весьма гармоничные, но воспринимать их спокойно мешало несколько очень экзотических особенностей, придающих вполне нормальному лицу даже больше неестественности, чем у Дунвиэли.
Глаза были настолько яркого и чистого зеленого цвета, что казались искусственными. Я знала всяческих любителей поэкспериментировать над собственной внешностью, смена цвета глаз в их среде считалась весьма популярной, но я сомневалась, что здесь похожий случай.
Кроме того, посетитель оказался совершенно лысым. Не было не только волос на голове, даже бровей, хотя ресницы, кажется, присутствовали. «Растительность» заменяли странные контрастно-черные рисунки. Редкая их вязь покрывала кожу и казалась слишком ровной и симметричной для того, чтобы иметь естественное происхождение. Линии очерчивали надбровные дуги, касались скул, тянулись к уголкам губ, создавая иллюзию жуткой гуинпленовской ухмылки, но основную часть лица оставляли открытой.
Только это все мелочи по сравнению с полным отсутствием в лице жизни. Застывшая маска без намека на мимические морщины, а не лицо живого существа. Похоже, я рано задумалась о сходстве наших тюремщиков с людьми; могло статься, подобный облик они приняли для нашего психологического комфорта, а лицо это прежде принадлежало… кому-то.
И опять непонятно, не то радоваться такой заботе, не то переживать о судьбе исчезнувшего хозяина. Да и полоски на лице… стоило подумать о маске, сразу появилось ощущение, что узоры – это трещины в монолите. Самообладания эта мысль не прибавила, и я поспешила сосредоточиться на насущном.
Для начала на всякий случай встала: разглядывать нависающую массивную фигуру с пола оказалось страшнее, чем делать это,
