В последнее время мне приходилось вставать раньше Ланцеи. Она честно старалась вскакивать вместе со мной по сигналу подъема, но ей, прирожденной сове, было нелегко даже проснуться в положенные семь утра. Благо, что масколон Лико относился к ее опозданиям спокойно. Так что и я предпочитал давать ей выспаться, по-быстрому разогревая себе завтрак.
Неаппетитно выглядящая смесь сухого молока, яичного порошка, помидоров местного урожая и воды отправилась в нагреватель. Я присел на табурет, ожидая и рассматривая между делом облака за окном. Кементарийские зори уступали по красоте земным, но восходящая Мюара все же подсветила их розовыми отсветами.
Внезапно в дверь раздался деликатный стук.
– Да заходите, – отозвался вполголоса я. Должно быть, зашли за мной друзья, или Лазарев, вопреки своему обыкновению, решил лично поторопить колонов.
Дверь распахнулась.
– Благодарю за приглашение, оперколон Димер, – стоявший за ней человек отвесил церемонный поклон.
Стоявшие за ним двое крепких пацификов смерили меня взглядами. Мне не нравилось, как они смотрели. Я уже встречал такие взгляды.
Среди талнахских «вахтеров».
– Вы не могли бы уделить мне несколько минут своего времени? – вежливо поинтересовался Ван.
Я решительно поднялся.
– Масколон Ван, моя жена спит. Давайте поговорим в коридоре.
Левый сопровождающий Вана снова посмотрел на меня. Нехорошо посмотрел.
– Уважить покой хозяев – долг гостя, – Ван склонил голову. – Тогда давайте побеседуем на крыльце под лучами рассветного солнца.
Я не мог похвастаться той же поэтичностью слога, что и «судья», поэтому молча направился вслед за Ваном и его спутниками к выходу. Резонно подумав, что бояться мне нечего. Даже если ночные события нежданно получили продолжение, вряд ли Ван рискнет что-то мне сделать при свидетелях и на виду у всей группы.
Мы с минуту помолчали. Я ждал, что же скажет мне Ван, пацифик же, судя по всему, любовался восходом. Я отметил про себя, что он не похож на чистого полинезийца. Кажется, была в чертах Вана примесь то ли чосонской, то ли, что вероятнее, японской крови – я недостаточно хорошо разбирался во внешности клиентов ГОК Пацифида, чтобы судить с уверенностью.
– Димер, – проговорил наконец Ван. – Болтливые языки обмолвились в моем присутствии, что вчера ночью Ву Хао с двумя своими друзьями имел с вами разговор, несколько более нелицеприятный, чем ему подобало.
– Было дело, – согласился я.
– Колон Хао сожалеет о своем поведении и неприятностях, которые оно повлекло за собой.
– Хорошая трепка нередко вправляет мозги.
– Тем не менее, Димер, мне хотелось бы сказать вам, что Хао не столь склонен к бессмысленному насилию, как могло показаться. Он немало времени отдал работе на аквафермах, где проявил себя как неплохой оператор. К несчастью, в управлении комбайном его навыки оказались не столь высоки. Но Хао кормит двоих малолетних детей, и установленный вами вычет для него тяжелее, чем для многих колонистов. Потому его гнев и побудил его перейти границы дозволенного.
– Это его проблемы, – ответил я резко. – Если мы начнем делать послабления колонам, по семейному положению ли, по недостаточной ли квалификации, очень быстро колония лишится даже намека на дисциплину.
– Я всецело согласен с этим мудрым замечанием, – неожиданно отреагировал Ван. – И не пытаюсь оправдывать глупца Хао. Наказание, которому вы его подвергли, заслужено справедливо. Я лишь прошу вас не забывать о милосердии и не предавать его в руки господина Охеды.
Я вновь промолчал, обдумывая просьбу Вана. В конце концов, Ву сам же и отхватил по морде.
– Если он еще раз попытается возбухнуть на старших колонов, я доведу дело до СБ незамедлительно, – пообещал я наконец. – И то, что я говорил ему насчет дальнейших вычетов, остается в силе.
– Я уже разъяснил Хао всю нелепость его поступка, – ответил Ван, и что-то в глазах «судьи» заставило меня чуть ли не пожалеть Ву. – Надеюсь, в следующий раз нам доведется беседовать по менее неприятному поводу. Не смею более злоупотреблять вашим гостеприимством, – он сошел с крыльца и двинулся прочь по улице.
– Димер? – дверь распахнулась. На пороге появился Крапивник с полотенцем на шее и мыльницей в кармане. – А что от тебя хотела эта троица?
– Мелочи жизни. Ничего серьезного.
