звучит весьма убедительно. И, скорее всего, произведет такое же впечатление на присяжных.
– Как такое возможно? Это абсолютная клевета! Нет и быть не может ни свидетелей, ни улик, ничего!
– Есть свидетельство девочки. На видео. Я только что его посмотрел, и, должен вам сказать, звучит оно убийственно.
– Кейт говорит… сама говорит… что я?.. – не веря своим ушам, выдохнул Хант.
Дженнингс кивнул.
– Да. На этом и основано обвинение.
Хант ошарашенно заморгал, не в силах понять, зачем девочке возводить на него такую напраслину.
Он наивно полагал, что обвинение исходит от кого-то еще, что сама Кейт и станет главной его защитницей. Она объяснит, что ничего подобного и в помине не было, его выпустят, и весь этот кошмар рассеется. Однако, очевидно, с ней уже поговорили. Наверное, она-то и была источником: пришла с этой ложью к родителям, а те – прямиком в полицию.
– Можно мне посмотреть запись? – попросил Хант.
– Конечно. – Дженнингс встал, достал из коробки видеокассету. – Предупреждаю, запись не слишком приятная.
Пройдя в дальний конец комнаты, Хант включил телевизор и вставил кассету в видеомагнитофон.
Запись оказалась размытая, почти черно-белая, однако вполне различимая. Хорошо слышен звук. В нижнем правом углу – вчерашнее число. Кейт сидит в ярко освещенной комнате за голубым пластмассовым столиком. Перед ней несколько листов бумаги и цветные карандаши; она к ним не притрагивается. С другой стороны столика, втиснувшись в такой же детский стульчик, сидит женщина в юбке до колена. Камера направлена на Кейт, так что от ее собеседницы попадают в кадр только нижняя часть тела и ноги.
Кейт совсем на себя не похожа. Тихая, какая-то пришибленная. «Травмированная», сказала бы Бет. У Ханта вдруг засосало под ложечкой.
Никаких введений или объяснений не было, запись началась прямо с середины разговора. Видимо, разговаривали они долго, но на этой минуте происходило самое важное.
Кейт рассказывала о том, как они с Джоэлом играли с ней и Лилли в баскетбол. Затем женщина сменила тему.
– Ты говорила, мистер Джексон любит играть с тобой еще в одну игру?
– Он меня заставляет.
– Да, заставляет играть в эту игру.
Кейт пожала плечами.
– Ты ведь мне уже говорила.
– Он меня заставляет играть в леденец, – полушепотом ответила Кейт.
– А что это за игра в леденец?
Кейт поежилась.
– Не знаю.
– Кейт, мне ты можешь сказать!
Девочка молча замотала головой.
– Есть лишь один способ это остановить. Если ты будешь честной и скажешь нам правду.
Кейт опустила голову и уставилась на свои руки. Пальцы ее беспокойно двигались, перебирали оборку платья.
– Он спускает брюки и говорит: давай поиграем, что моя пиписька – это леденец. И ты будешь его лизать.
– Что за чушь! – не выдержал Хант. – Не было ничего подобного!
Он вскочил, опрокинув стул, и шарахнул кулаком в стену. Его душила ярость; фигуральное выражение «рвать на себе волосы» теперь стало ему вполне понятно.
– …а потом у него из пиписьки потекло такое белое, – говорила Кейт на экране.
– Выключите эту мерзость! – взревел Хант.
Адвокат выключил телевизор и извлек кассету.
– Теперь вы понимаете, с чем мы столкнулись.
– Я вообще никогда не оставался с ней наедине! Ни разу!
– Я вам верю, – ответил Дженнингс.
Хант судорожно вздохнул.
– Кейт… хорошая девочка. Нормальная. Не понимаю, что на нее нашло, кто и как ее подучил, заставил или… Все это ложь! – Он
