– У нас в аббатстве Регин была именно такая система. Большинство наших монахов не имели доступа к самым священным текстам, а те, кому было позволено входить в хранилища, не могли их прочесть. Ограничения доступа к знанию существуют повсеместно – это один из способов контроля над распространением информации.
– И что же ты думаешь делать?
– Выяснять, что именно мне не разрешается искать, – ответил Ульрик загадочно. Он взял с ближней полки книгу, прикрыл глаза, вдохнул запах кожи от переплета и перелистал страницы, наслаждаясь ароматом бумаги.
Фулкром решил предоставить Ульрику самому искать нужную ему книгу. Его вдруг охватило сомнение в том, что говорил ему жрец об истории религии. Конечно, магия, которую тот творил у него на глазах пару дней тому назад, казалась вполне убедительной, однако масса книг вокруг и количество вариаций веры, которые они представляли, поколебали его уверенность.
«Не поддавайся предубеждению, – сказал он себе. – Стоит тебе один раз отвергнуть что-либо как невозможное, и ты кончишься как следователь».
Стоя на верхней ступени лестницы, Фулкром ждал, когда стихнет очередной приступ снегопада. Цепочки следов опутывали двор, точно выпущенные потроха, а в дальнем конце сада стеклянных цветов кому-то помогали встать на ноги, – видимо, человек поскользнулся. Влюбленная парочка исчезла со скамейки. Чего-то не хватало.
«Солдат… – подумал Фулкром и оглянулся. – Он еще говорил, что здесь почти каждый день кто-то дежурит».
Фулкром поспешно спустился с крыльца и тут же, чуть в стороне, увидел группу зевак – человек двадцать сбились в плотное кольцо и смотрели на землю. Кое-кто из них был явно расстроен; один мужчина все отталкивал своего маленького сына, не давая ему взглянуть на что-то, лежащее на земле, а малыш с таким же упорством рвался вперед, проталкиваясь сквозь плащи и шубы.
– Дайте пройти, – крикнул Фулкром, приближаясь. – Инквизиция Виллджамура.
Две женщины расступились, и он, попутно отметив отвращение на лицах, увидел на земле тело и маслянисто блестящую лужу крови под его шеей и животом.
Это был стражник, который стоял у крыльца.
Его горло было перерезано очень чисто – профессиональная работа, от левого плеча до правого бедра тянулась открытая рана. Его меч так и остался в ножнах, на руках не было ни капли крови, – возможно, он даже не видел тех, кто напал на него, и во всяком случае умер так быстро, что не успел схватиться ни за оружие, ни за свои раны.
Фулкром тут же отогнал всех от места происшествия, зная, однако, что искать следы преступника уже поздно. Публика давно затоптала все возможные отпечатки. «Черт!»
Он вернулся к телу, кровь все еще текла. Значит, его убили совсем недавно.
– Кто-нибудь что-нибудь видел? – обратился он к толпе.
– Извини, приятель.
– Нет.
Все ясно: пожимание плечами, молчание и любопытство к смерти. Он прошелся меж ними, оглядывая каждого: нет ли у кого клинка, не отведет ли кто взгляд, – но ничего подозрительного не заметил.
– Никто никуда не уходит. Все остаются здесь для дачи показаний.
Недовольный ропот тех, кто спешил по своим делам, не смущал его. Люди редко глядят дальше своего носа.
Фулкром, пробравшись сквозь толпу, рысцой обежал весь двор в поисках улик, оброненных между стеклянными цветами, – плащ развевался за его спиной, хлопая на ветру, как черные крылья. Время от времени он поглядывал на оставленных им зевак – не убегает ли кто, не делает ли чего-нибудь подозрительного.
– Черт! – выдохнул он, и слово повисло перед ним облачком пара. Кому понадобилось убивать стражника? Вероятно, смысл убийства был в выборе не жертвы, а места преступления – совершенное здесь, оно превращалось в своего рода кровавый автограф, на который нельзя не обратить внимания.
Возвращаясь к месту преступления, где зевак стало уже на добрый десяток больше, он заметил привязанную к перилам крыльца черную тряпку, символ анархистов. Так и есть.
Велев гражданам расступиться, он вынул свой блокнот, набросал в нем подробности преступления, зарисовал лежащее на земле тело. Затем, набравшись терпения, принялся допрашивать публику.
Хрупкий покой, царивший в саду стеклянных цветов, разлетелся вдребезги.
Глава двадцатая
