положила возле лампы на столе Насти. Девушка, как заворожённая, смотрела на искры света, пробегавшие по белому золоту и бриллиантам.
«У вас, может быть, и всё хорошо, – ответил клиентке кто-то в душе Насти голосом заключённого Морозова. – Вы, дамочка, и представить себе не можете, как это, когда нет выхода».
Но Настя только улыбнулась и кивнула, проглотив покровительственное «у нас». Не в первый раз ей приходилось видеть в этом кресле дамочек, которым настолько нечем занять себя, что они дважды в неделю меняют рисунок на ногтях. Но чтобы каждый день?
– Я потеряла страз, – скривилась Велена, – поэтому, уж извини, придётся переделать.
Теперь Настя поняла, что перчатки были не только от солнца – дама не могла позволить кому-то увидеть ноготь, изуродованный следом от потерянной блёстки.
Настя искренне расстроилась. Она привыкла делать работу хорошо, её маникюр всегда отлично держался, и ни одна клиентка ни разу не жаловалась. Ни одна!
Велена постучала пальчиком по столику, привлекая внимание девушки.
– Я не сержусь, я не намерена требовать назад деньги. Просто исправь свою ошибку. Ведь нет ничего обидного в том, что я об этом прошу. Мы ведь подружки, дорогая, не так ли?
Настя снова кивнула, стараясь растянуть губы в вежливой улыбке. Она присмотрелась к ногтю – и поняла, что её работу испортили нарочно. Похоже, страз отковырнули маникюрными ножницами или чем-то вроде.
Мгновенно вспыхнувший гнев тотчас растаял, стоило ей посмотреть в глаза клиентке. Вчерашняя самонадеянность сменилась каким-то странным выражением, словно… столичная штучка и вправду нуждалась в подруге настолько, что решилась предложить дружбу девушке из маникюрного салона. Она, конечно, могла сделать это из желания развлечь себя ссорой – но она не кричала, не бранилась. И в аквамариновых глазах не отражалось ничего, кроме печали.
Настя рассмеялась собственным мыслям: она, нищая сирота, впору в героини рождественских рассказов Диккенса, пожалела шикарно одетую даму, которая – о ужас! – почувствовала себя одинокой в «этой глухомани», что начинается сразу за МКАДом.
– Надеюсь, моя оплошность не испортила вам вечер? – спросила девушка, смягчившись. Настя, увы, совершенно не умела долго злиться. То, что Велена сама испортила ноготь, отчего-то показалось ей трогательным.
– О нет, совершенно. Вчера всё было великолепно. Святик нашёл замечательный ресторан: живая музыка, неплохое вино. По счастью, никакого сброда.
Настя поджала губы. Голубоглазая красавица больше не казалась ей несчастным одиноким котёнком. Богатенькая стерва – и больше ничего.
– А как ваш… малыш? – спросила Велена, почувствовав напряжение девушки. Видимо, она так и не сумела вспомнить, о ком вчера говорила маникюрша, – о сыне или дочери.
Насте захотелось вскочить, хлопнуть ладонями по столу и долго, витиевато, вспоминая все знакомые непристойные слова и придумывая свои, новые, поведать заносчивой гадине правду – о том, КАК на самом деле дела её сына и её собственные. Что в здешней больнице больше ничего не могут сделать, поэтому «может, имеет смысл освободить палату для детей, которым ещё можно помочь?». Что у неё нет денег даже на то, чтобы нанять сыну сиделку, которая понадобится через двое суток, когда закончатся бессмысленные процедуры и его придётся забрать из больницы. И куда забрать? В съёмную квартиру, которую ещё нужно найти? Ведь в прежнюю возвращаться нельзя – там караулит Лисин и его верный Васильев. Даже в больницу сегодня вечером придётся пробираться задворками, надеясь, что медсёстры снова выйдут покурить на чёрную лестницу и пустят её внутрь. Кириллу может помочь операция, но таких денег у неё нет, не было и не набралось бы, даже решись они продать дом, – эта мысль сразу вспыхнула в голове, когда врач сообщил о диагнозе. Услышав его, Настя сначала сидела, будто обухом ударенная, а потом помчалась к бабушке – и обнаружила наряд полиции, перепуганных соседей и остывающее пожарище. Дома больше не было. И не было никого, на кого она могла бы хоть на секунду опереться и перевести дыхание.
Однако девушка ничего не сказала.
Ни одним движением не выдала, какая ярость клокочет внутри. Блёстка легла на ноготь, слой бесцветного лака скрыл царапину от маникюрных ножниц.
Элегантная фифа в костюмчике, стоимости которого хватило бы, чтобы нанять на пару месяцев сиделку или оплатить палату индивидуального пребывания, надеялась заставить нищенку-маникюршу чувствовать себя виноватой и обязанной! Использовать как бессловесную компаньонку, которая станет выслушивать россказни о ресторанах, где никогда не была, и магазинах, в которые даже не заглядывает, чтобы не расстраиваться!
