Эта часть города напоминала разоренное кладбище, в том смысле что ходить по ней почти так же отвратительно, как среди разверзнутых могил, битых памятников и выкинутых из гробов останков. Тот, кто живет в одноэтажной застройке, – почти на самом дне. Или ему попросту плевать на себя. Либо он ищет искупления грехов, как некоторые мои знакомые.
Дом, с тех пор как я здесь был, ничуть не изменился. Покосившаяся хибара, примостившаяся возле невысокой часовни, давно закрытой из-за аварийного состояния. Забор, окружавший постройки, напоминал зубы моряка после хорошей кабацкой драки – одни сплошные дыры. Калитка, как всегда, распахнута, но желающих зайти и взять то, что плохо лежит, тут никогда не водилось. Под «тут» я подразумеваю отнюдь не Трущобы, до которых рукой подать, с их крайне специфичной публикой, а именно это место. Святой отец порой отличался крайне гадким нравом, и знающие люди не желали с ним связываться.
И это была одна причина. Вторая заключалась в том, что взять у отшельника можно немногое.
Чертыхаясь, я прошел по грязному двору, где луж больше, чем крыс на хервингеммской помойке, и уже возле двери моего носа коснулся сладковатый запах.
– Ясно, – вздохнул я.
Шарфа у меня не было, так что я воспользовался носовым платком, опустив его в ближайшую лужу. Прижал эту импровизированную повязку к носу, рывком открыл конечно же незапертую дверь.
В полумраке задвинутых штор я едва не налетел на ведро. Прошел сквозь дым вкуса хлебной плесени и, повернув ручку, распахнул небольшое окошко, впуская свет и свежий утренний воздух.
Комната со скудной мебелью, грубыми досками, минимум вещей. На пружинной кровати, в углу, лежал мой старый знакомый. Трубка, с помощью которой он курил серый порошок, валялась на полу, и стоило порадоваться, что Кроуфорд, пребывая в туманных снах, не спалил жилище.
Я не стал подходить к нему. Уверен, под подушкой у него обоюдоострый клинок, а я не тот парень, что готов ввязываться в борьбу с человеком, чей разум пребывает в иных мирах.
К черту такой опыт. С кем-нибудь другим подобное, может, и прокатило бы, но только не со стариной Кроуфордом. На тумбочке лежал револьвер и стояла полупустая бутылка джина из стекла вкуса леденцов в жестяной коробке. Я, все так же прижимая платок к лицу, взял бутылку, и в этот момент Юэн открыл глаза.
Они у него точно вода, совсем блеклые и светлые. Да к тому же еще и совершенно безумные. Он смотрел на меня, но, судя по всему, видел что-то иное.
– Тук! Тук! Тук! Стучат ледовые молотки. Тук! Тук! Тук! Хватит стучать! Хватит!
Голова Кроуфорда вновь упала на подушку.
Я вышел на улицу, не став закрывать за собой дверь. Мимо запущенных грядок прошел к часовне. Поднял руку, нащупал наверху дверного косяка ржавый ключ, который повернулся в дверном замке лишь с третьего раза.
Через пыльные стекла без всякого намека на витражи проникал тусклый свет. Большой, грубо струганный деревянный крест стоял прислоненным к алтарю, весь пол покрыт кусками штукатурки, осыпавшейся с потолка. Три лавки были относительно чистыми, но общая запущенность помещения удручала, напоминая отсыревший и заброшенный подвал. Если бы не моросящий дождь, я вряд ли бы здесь остался. А так выбора особого не было.
Джин, несмотря на неизвестную мне марку (кажется, производства Рузы, судя по незнакомым буквам), оказался вполне сносным. Рот наполнился разнообразным цветом. В основном зелеными оттенками. Если подумать, то кроме можжевельника здесь было множество нот дикой сливы и терна, но к ним вполне гармонично подмешивались цитрусовые, а послевкусие осталось ярким, точно чайная роза. Я еще раз взглянул на бутылку, теперь уже с удивлением. Рузцы, которые всегда славились производством водки, создали джин уровня Королевства. Хотя старина Уолли убил бы меня за столь кощунственные слова. Да и вообще убил бы, узнав, что я изменил напитку богов – виски.
Подразделение Кроуфорда, прежде чем попасть в Компьерский лес, тянуло лямку на юге Галькурды, вместе с горными стрелками Колониальных Сил[59]. В душных горах, покрытых джунглями, где в долинах свирепствовала малярия, пили все. Даже искиры. И предпочитали джин, который, казалось, выходил через поры солдат вместо пота. Кроуфорд так пристрастился к нему, что, сидя в «Матильде», порой скрипел зубами, сожалея о том, что на сотни миль вокруг нет ни одной бутылки самого завалящего «Болдса»[60].
Я не стал налегать на дикий и грубоватый напиток. Не заметишь, как от одиночества уговоришь все без остатка. День только начинался, чтобы тратить его настолько бездарно. Следовало проявить терпение и дождаться, когда Юэн прибудет обратно на скоростном экспрессе своих видений.
Он выполз на крыльцо в полдень, аккурат в тот момент, когда дождь перестал просачиваться через дырявую
