Никто ничего не замечал.
Фанни читала маме.
Мама пребывала в расстроенных чувствах и, соответственно, на окружающее внимания почти не обращала.
Папа по-прежнему строчил на своей любимой пишмашинке, подключив её к трубопроводам, и стук клавиш смешивался с шипением пара.
Билли был слишком увлечён высокими материями стратегии и тактики игрушечных баталий.
И одна лишь мисс Моллинэр Эвергрин Блэкуотер сидела замерев и даже перестала дышать.
«Пусть мне это всё почудилось, Господи!» – взмолилась она жарко-жарко, как никогда ещё в жизни. Она вообще-то не слишком часто поминала Его, даже когда оказалась за краем мира, но сейчас…
Пусть всё это будет не так! Не нужно братику никакой магии, ой-ой-ой, что ж теперь с ним делать-то, как учить, ой-ой-ой, мамочки!
Солдатики шевельнулись в последний раз, но тут, похоже, Билли счёл диспозицию удовлетворительной и начал баталию – катал по расстеленной суконке пару многогранных кубиков и, шевеля губами, складывая или вычитая получившиеся числа, решал, кому из оловянных воинов суждено продолжить бой, а кому – нет.
Судя по редеющим рядам теотонов и старательному «Пу-уф! Пу-уф!» из уст братика, доблестные королевские артиллеристы били очень и очень метко. Порой он, правда, жульничал – когда выпавшее на кубиках явно означало успех наступающего врага, братец морщился и словно бы ненароком подправлял кубик мизинцем.
Книга выскользнула у Молли из рук, однако она даже не заметила. Перед глазами вихрем проносились госпожи Меньшая, Средняя и Старшая, тот несчастный усатый гость, что пожаловал к госпоже Старшей искать спасения от дикой своей магии, с которой не мог, не умел справиться… и окровавленные руки старой колдуньи, и её слова: «Бедолага этот пришел, спасения ища. Ну, мы его и спасли… а что прежняя жизнь для него кончилась – это будет уже совсем иное. Главное, что он теперь если кого и погубит – так исключительно на пользу дела».
Нет-нет-нет, не хочу, не хочу, чтобы Билли бы вот так… или сгорел… или… или чтобы его утащил Особый Департамент, чтобы он очутился на том железном табурете в глухом цементном стакане, как она, Молли!
Братец продолжал себе играть, а Молли смотрела на него, смотрела неотрывно, и мысли, одна другой безумнее, проносились у неё в голове.
Бежать… снова бежать, забрать братца – и ходу отсюда, обратно, в леса, к госпоже Старшей. Билли надо выучить, иначе, иначе…
Или же бежать – всё равно ведь придётся! – но сюда, в норд-йоркские трущобы. Другой Билли – который Мюррей – про них немало рассказывал, да и бедолага Сэмми тоже.
Но всё равно – тупик, глухая стена! Куда деваться от графа – он же пресловутый «девятый эрл» – Спенсера? Это тебе не лорд Вильям, даже когда он был не в виде головы на серебряном подносе у госпожи Старшей!.. Вцепится, так не отпустит!..
И у неё самой внутри – пустота, такая пустота…
Она не заметила, как правая рука её сама встала на локоть, как развернулась ладонь, открываясь небу, пусть и будучи отрезана от него перекрытиями и крышей; выпрямились пальцы, словно принимая прозрачный шар чистого хрусталя.
Защитить! Прикрыть! Спрятать!
…Шевельнулись громадные и мягкие крылья, сова-совушка расправила их, сберегая гнездо.
…Всё шире и шире они, обнимают, обволакивают, скрывают. Им нипочём ни дождь, ни зной, ни ветер, и ничьи взгляды не пробьются сквозь них.
Никто не смеет тронуть мою семью!
Тепло! Тепло в пальцах!
Мир вокруг исчез. Молли, замерев, глядела, как на ладони медленно, грациозно разворачивает крылья маленькая Жар-птица. Или, скорее, её птенец.
Вот дрогнули перья многоцветного пламени – оранжевые, алые, багряные, желтоватые. Вот повернулась точёная головка с высоким хохолком, внимательно глянул на Молли чёрный глазок.
Молли, однако, не испугалась. Руку начинало жечь, однако девочка совершенно спокойно дунула на готового взлететь птенца, словно направляя его.
И он – или она? – маленький Жар-птиц или птица, всё поняв, расправил крылья, сорвался с пальцев Молли и исчез в камине. Лишь комната на миг осветилась – тёплым, уютным, ласковым светом, прогнавшим сырость и всё, что ещё таилось по углам после
