себя на легкие раны, которые и без ее вмешательства затянутся без всяких проблем.
– Я и сам ей это уже говорил, – ответил юноша, – но она перфекционистка. Она и слушать меня не стала.
Поэтому мисс Сапсан отправилась в кухню, чтобы лично переговорить с Матушкой Пылью. Через пять минут она вышла оттуда со смущенным видом. Несколько порезов на ее лице исчезли, а рука, поврежденная после того, как Каул швырнул сестру о стену пещеры, свободно двигалась в плече.
– Какая упрямая женщина! – воскликнула она.
Когда наступила моя очередь, я едва не отказался от лечения – на ее целой руке оставались только большой и указательный пальцы. Но она бросила один-единственный взгляд на рваные, покрытые запекшейся кровью раны у меня на животе и практически толкнула меня на койку, которую они установили у раковины. Через Рейналдо она сообщила, что мои раны начали гноиться. Зубы пустот кишат отвратительными бактериями, и, если меня не лечить, мне угрожает серьезная опасность. Я сдался. Матушка Пыль присыпала мой торс своим порошком, и уже через несколько минут я чувствовал себя гораздо лучше.
Прежде чем уйти, я снова попытался рассказать ей, как много значила ее жертва и как кусочек себя, который она мне дала, спас нас всех.
– Честное слово, без этого пальца я никогда не смог бы…
Но как только я начал говорить, она отвернулась, как будто слова благодарности жгли ей уши.
Рейналдо поспешно вытолкал меня за дверь.
– Извини, у Матушки Пыли еще очень много пациентов.
Эмма встретила меня в коридоре.
– Ты выглядишь прекрасно! – заявила она. – Слава птицам! Этот укус уже не на шутку меня беспокоил…
– Не забудь сказать ей о своих ушах, – перебил ее я.
– Что?
– О своих ушах, – повторил я уже громче и для верности показал на ее уши. После библиотеки у Эммы в ушах стоял беспрестанный звон. Во время нашего бегства ей приходилось руками освещать дорогу, что не позволяло ей зажимать уши, спасаясь от ужасающего грохота, который в буквальном смысле слова был оглушительным. – Главное, ничего не говори о пальце!
– О чем?
– О пальце! – повторил я, показывая ей свой палец. – Это ее очень задевает. Я не каламбурю…
– Почему?
Я пожал плечами.
– Понятия не имею.
Эмма вошла в кухню. Три минуты спустя она вышла оттуда, щелкая пальцами возле ушей.
– Потрясающе! – воскликнула она. – Все так отчетливо слышно!
– Слава богу, – вздохнул я. – Я уже устал кричать.
– Ха. Кстати, я упомянула палец.
– Что? Зачем?
– Из любопытства.
– И?
– У нее задрожали руки. Потом она что-то пробормотала. Рейналдо отказался мне переводить и практически выгнал меня за дверь.
Я подумал, что было бы неплохо попытаться с этим разобраться. Но в настоящий момент мы так устали и проголодались, что запах пищи, достигший нашего обоняния, заставил нас забыть обо всем на свете.
– Идите есть! – закричала с противоположного конца коридора мисс Королек, и на этом наш разговор оборвался.
Наступила глубокая ночь. Чтобы поесть, мы собрались в библиотеке Бентама, потому что только в этом просторном помещении мы все могли расположиться достаточно комфортно и не чувствовать себя в тесноте. В камине потрескивал огонь, а стол ломился от угощений, которые принесли благодарные местные жители. Тут была жареная курица, картошка, дичь и рыба (которой я избегал, опасаясь, что ее могли поймать в Канаве). Мы ели, беседовали и вспоминали приключения нескольких последних дней. Мисс Сапсан еще почти ничего не слышала о нашем путешествии с Кэрнхолма в разбомбленный Лондон и поисках мисс Королек, и ее интересовало все, до мельчайших подробностей. Она была великолепным слушателем и всегда смеялась, если рассказывали что-то смешное, и ахала, восхищаясь нашей смелостью и находчивостью.
– А потом бомба упала прямо на пустoту и разнесла ее на мелкие кусочки! – воскликнула Оливия, взлетая над стулом. – Но мы
