Повернув ручку, она толкнула дверь, приоткрывшуюся лишь на дюйм. Отвориться шире не позволял сугроб с обратной стороны. Упершись плечами, мы сосчитали до трех и дружно налегли на дверь. Она распахнулась, и нас обдало порывом арктического воздуха. Круживший в воздухе снег залепил глаза и выпорхнул в коридор.
Закрывая лица руками, мы заглянули внутрь. Спальня была обставлена так же, как и остальные, – кровать, шкаф, тумбочка, – но под глубоким снегом угадывались какие-то округлости.
– Что это? – спросил я, перекрикивая вой ветра. – Еще одна петля?
– Это невозможно! – крикнула в ответ Эмма. – Мы уже в петле!
Борясь с ветром, мы шагнули в комнату, чтобы рассмотреть ее лучше. Можно было предположить, что снег и лед проникают в комнату через открытое окно, но затем я увидел, что здесь вообще нет окна. В дальнем конце комнаты не было даже стены. Стены, покрытые льдом, возвышались справа и слева, над головой нависал столь же обледеневший потолок, а где-то под ногами наверняка имелся ковер. Но там, где должна была находиться четвертая стена, комната переходила в ледяную пещеру и в открытую местность за ней. Перед нами раскинулась бескрайняя снежная пустыня с кое-где разбросанными по ней черными скалами.
Насколько я мог судить, передо мной простиралась Сибирь.
Через всю комнату в эту бесконечную белизну вела единственная расчищенная от снега тропа, пройдя по которой мы очутились в пещере. Гигантские ледяные иглы вздымались из пола и свисали с потолка, отчего казалось, что нас окружает лес белых деревьев.
Эмма жила на свете уже почти сто лет и успела насмотреться на всяческие странные явления, отчего произвести на нее впечатление было почти невозможно. Но это место ее, похоже, потрясло до глубины души.
– Это просто чудо какое-то! – произнесла она, наклоняясь и зачерпывая пригоршню снега. Бросив снегом в меня, она засмеялась. – Скажи, что это не чудо!
– Чудо, – согласился я, стуча зубами. – Но как это все сюда попало?
Пробравшись между огромными сосульками, мы вышли на открытую равнину. Оглянувшись, я не увидел комнаты – она была полностью скрыта пещерой.
Эмма бросилась вперед, а затем позвала меня.
– Сюда! – воскликнула она.
Преодолевая глубокие сугробы, я поспешил к ней. Этот пейзаж был очень странным. Перед нами расстилалась белая равнина, переходившая в склон, как складками, покрытый расселинами.
– Мы тут не одни, – произнесла Эмма, указывая на деталь, которую я до сих пор не заметил.
На краю одной из расселин, вглядываясь в ее глубины, стоял человек.
– Что он делает? – задал я, разумеется, весьма риторический вопрос.
– Похоже, что-то ищет.
Мы смотрели, как незнакомец, не поднимая головы, идет по краю расселины. Спустя приблизительно минуту я осознал, что так замерз, что уже не чувствую собственного лица. Налетевший порыв ветра скрыл от нас окружающее за пеленой снега.
Когда ветер и снег улеглись, я увидел, что мужчина в упор смотрит на нас.
– Ой-ой-ой, – напряглась Эмма.
– Ты думаешь, он нас видит?
Эмма опустила голову, глядя на свое ярко-желтое платье.
– Да.
Несколько мгновений мы стояли, не сводя глаз с мужчины, который в свою очередь долго смотрел на нас, а затем бросился к нам. Нас разделяли сотни ярдов занесенной глубоким снегом равнины и предательских трещин. Вряд ли незнакомец был опасен, но мы вообще не должны были тут находиться, поэтому лучше всего было поскорее уйти. Внезапно это решение подкрепил рев, подобный которому я слышал лишь один раз в жизни – в цыганском таборе.
Медведь.
Быстрого взгляда через плечо оказалось достаточно, чтобы подтвердить мою догадку. Из одной из глубоких трещин на равнину выбрался гигантский черный медведь, и теперь они оба гнались за нами. При этом медведь сокращал расстояние гораздо быстрее, чем мужчина.
– МЕДВЕДЬ! – во все горло заорал я.
Я пытался бежать, но занемевшие от холода ноги плохо повиновались. Эмма, которая, казалось, вообще не замечает холода,
