женюсь, пить придется бросить поневоле.
В полдень, когда жара стала совсем уж удручающей, мы остановились перекусить у весело журчащего родника посреди тенистой дубравы. От еды Теодор категорически отказался. Вместо этого он улегся у самого родника, время от времени окуная в него голову. Затем к нему подошла Клер.
– Головешка, – сказала она, – выпей?ка эту микстурку, и тебе сразу полегчает.
– Точно полегчает? – усомнился тот, заглядывая внутрь кружки, наполовину заполненной каким?то темным варевом. Еще теплым, поскольку Клер только что его приготовила. – Пахнет как?то непонятно, я бы даже сказал – гадостно.
– Точно, Головешка. Пей, не сомневайся.
И тот выпил. Постоял со все еще недоверчивым выражением лица, затем неожиданно заявил:
– Поесть мне оставили? Или все подмели? – И обращаясь уже к девушке: – Спасибо, Клер! Я бы тебя даже поцеловал от радости, но, боюсь, Лео мне все ребра пересчитает.
Буквально на глазах его бледно?зеленое с налетом какой?то желтизны лицо разом вдруг порозовело. Глаза у Теодора заблестели, а сам он начал выглядеть человеком, пышущим здоровьем, которому неведом вкус ни пива, ни вина, ни рома.
– Ты зачем столько человека промучила? – укорил я девушку. – Ну приготовила бы сначала микстурку, вылечила бы его, а затем уже свои нотации читала. На него даже глядеть было больно.
– Я бы и рада, да только раньше не могла: за всю дорогу первый раз козий помет попался, – ответила она громко, нисколько не опасаясь, что Тед ее услышит, скорее наоборот. И тут же: – Головешка, ты чего?! Я о помете пошутила! Вот этого не хватало! – И Клер помахала каким?то корешком, который походил бы на морковку, если бы не его антрацитно?черный цвет.
Тот действительно застыл на месте, и вид у него был непонятный. Непонятный для Клер, но не для меня: Головешка явно сделал стойку. И верно.
– Там что?то есть, – через мгновение указал он пальцем в глубину дубравы.
И это «что?то» не могло быть не чем иным, как развалинами Прежних.
Головешка не ошибся. Он вообще редко ошибается, когда дело касается руин. В его даре плохо только то, что ему не дано почувствовать, нетронуты они или выпотрошены до донышка. Но знай мы, что нас там ждет, мы обошли бы их далеко стороной. Потому что именно там мы и столкнулись с энклартами.
Более упертых в осознании важности своей миссии людей я еще не встречал. Хотя, безусловно, рациональное зерно в убеждениях энклартов имеется. Они считают, что наследие Прежних человечество до добра не доведет и мир ждет новая катастрофа. С одной стороны, в чем может быть проблема с теми красивыми безделушками, в каждой из которых зачастую кроется какая?нибудь почти волшебная особенность? Как, например, в лечебном перстне маркиза. С другой – тот же де ла Сантисима интересуется не ими, а технологиями Прежних, и вот они?то и могут быть опасны по?настоящему.
Но как бы там ни было, методы у энклартов самые изуверские: они безжалостно уничтожают всех, кто охотится за сокровищами Прежних. Причем отобранные у них или обнаруженные лично артефакты старательно прячут обратно в землю. И если бы от них страдали только охотники!..
С обычными людьми тоже случается, когда их находят с перерезанным горлом за одно только обладание каким?нибудь предметом Прежних. Не важно, каким именно: брошью ли, кубком, чем?нибудь еще… Сами энкларты объединены в тайный орден, созданный еще несколько веков назад каким?то там Энклартом, в чью честь он и получил свое название. Энклартов уничтожают повсеместно – они сами заслужили такую участь. Ведь никто не может дать гарантии, что ваш сосед, с которым вы приятно общаетесь, вдруг окажется одним из них, а сами вы, как и ваши жена и дети, однажды поутру не проснетесь. Всего?то из?за какой?нибудь там сковородки или кастрюли, которую вы купили жене в подарок.
Оставшиеся после Прежних кухонная утварь и посуда – вещи чудесные. Им нет износа, ничто в них никогда не пригорает, сами они не покрываются налетом, а пища не портится долгое время. А теперь скажите: и каким таким образом сотейник может повлиять на то, что нынешняя цивилизация вдруг исчезнет вслед за предыдущей?
Энкларты ненавидят охотников лютой ненавистью, и те платят им той же монетой. Вот только находимся мы в неравном положении: если охотники никогда не скрывают, чем именно они занимаются, то отличить энкларта от обычного человека практически невозможно. Если не столкнуться вот так, лицом к лицу, как столкнулись мы с ними на поляне у развалин Прежних посреди тенистой дубравы.
– Удачненько! Эти сами к нам пришли! – осклабился человек в заляпанном пятнами крови кожаном переднике, так похожем на те, которыми пользуются мясники. Да и все они выглядели мясниками – десять, а то и больше энклартов, до единого смотревшие на