товаром. – Кто вас сюда прислал? – он театральным жестом потянулся за ножом.
– Ржавый.
– Не знаю.
– Правая рука Жести.
Фартовый скривился. О шефе шефов он наверняка слышал, если и правда имел что-то общее с контрабандой. Конечно, Помнящий не разговаривал ни с кем из важняков этой сети, просто повторял имена, названные ему информатором.
– А ты не гонишь?
– Если б я гнал, то ногами бы шевелил, а не губами. Знак видишь? – спросил, он, повторив тот же жест, который совершал уже на улице.
– Ну типа, – контрабандист отвернулся к Немому: – А ты там чего сидишь, словно под серой заразой? – парень даже не шевельнулся. – Тебе говорю, сраный ты…
– Сына моего в покое оставь, – тихо попросил Помнящий.
– Это твой сын?
– А что?
– А ничего, просто он какой-то малохольный.
– В мать пошел.
– Бррр… – Фартовый скривился. – Не завидую тебе, братка, – добавил с непритворным сочувствием.
Немой не был лучшим ребенком на свете, это правда. Рана на голове, что лишила его слуха и речи, отразилась и на внешнем виде. Чуть деформированное, лишенное всякого выражения лицо, явно уплощенный за левым виском череп – все складывалось в печальный образ инвалида. Таковых нечасто видывали в мире, кодексы которого требовали, чтобы больных детей сразу же после рождения выносили на поверхность и там оставляли. Жестокий обычай, перенятый у воинственных викингов и спартанцев, увы, был необходимостью. Пощадить калеку – это лишь заставить его страдать еще больше. В первые годы после Атаки, когда новые законы еще не существовали, в таком убеждались не раз и не два, оттого довоенная этика быстро оказалась позабыта, и никто не пытался ее воскрешать – даже ультраортодоксы Нового Ватикана, оглашая миру содержание нового Декалога, обошли эту проблему молчанием.
– Слышь, молодой, прости, – мгновением позже добавил контрабандист.
– Он тебя не слышит, – обронил Помнящий, чтобы отвлечь внимание Фартового от сына.
– Что значит: не слышит меня? Я чего, тихо говорю?
– Нет. Он тебя не слышит, потому что глухонемой.
Фартовый покачал головой.
– Страх, – проворчал, глядя на Немого с недоверием, но оставил все же его в покое. – Несчастный случай? – спросил через минуту, не поворачивая головы.
– Что-то типа того, – ответил Учитель.
Не намеревался влезать в спор. Пример Искры доказал ему: проще соглашаться с тем, что напридумывают себе встреченные люди, чем объяснять им, как оно так может быть, чтобы неполноценный ребенок сумел столько лет прожить в каналах.
– Ну так хрен там вам повезло. Если думаете, будто отцы вам помогут, то я сразу говорю, что эти их сраные травки – полная ерунда. Человек от них скорее начнет ночами светиться как неонка, чем сумеет с болезнью справиться. Я знаю, потому что тетка моя пыталась. Всем запасом фильтров мы заплатили за эти сраные фокусы, а она все равно через несколько дней на корм шарикам пошла, – Фартовый боязливо перекрестился и три раза ударил себя в грудь. – Вот как свой своему говорю тебе.
– Знаем, оттого и идем в Башню.
– К купцам? – задумался контрабандист. – Черт его знает, там ли они еще, – добавил он, отворачиваясь к окну, за которым, вдали, маячил торчащий в небо скелет высотки. – Уже много лет не подают признаков жизни.
– Каждую ночь кто-то зажигает огни на вершине.
– Ну типа… – признался Фартовый. – Но что оно значит – этого никто не знает.
Глава 25
Ступачи
Они отдохнули с часок, потом съели второй кусок печеной ветчины из шарика. Учитель разделил мясо на три равные части, угощая еще и Фартового. Контрабандист проглотил предложенную еду несколькими большими укусами. Ел он жадно, совсем как Искра. Однако в отличие от нее, о добавке не просил. Проглотив последний кусок, поковырялся грязным пальцем в зубах, пару
