перестал его чуять. Вещь, на которую не распространялось действие амулета, пахла целью, но не сама цель, стоящая в десяти шагах выше по склону.
Пашка хихикнула. Это действительно было бы весело, если бы не было так страшно. Гробокопатель очнулся. Зверь тоже. Ботинок выпал из лапы с тихим стуком и покатился вниз. Картина маслом — голый человек, ботинок и другие. Эти «другие» и привлекли внимание зверя. Может, его создатель подстраховался, а может, все лишенные получили несколько целей. Есть основная, есть резервные… наверное. Не знаю, как еще объяснить произошедшее далее.
Лишенный повернул моду, скошенные азиатские глаза бывшего человека остановились на мне, по телу прошла дрожь. Ботинок все еще катился по склону, а зверь уже взял новый след.
— Нет, — вскрикнула я, неловко вставая.
Рана на боку была забыта. Я была категорически не согласна с тем, что происходило, с тем, что могло произойти.
Все пришло в движение. Веник прыгнул на зверя. Они разминулись на краткое упущенное мгновение. Бывший человек заскользил вниз по склону, взрывая большими ступнями сухую траву. Старик выстрелил, но промазал, снаряд зарылся в листву. Явидь щелкнула хвостом, она стояла чуть правее, остановить лишенного не могла, только ускорить, тот совершенно не возражал.
Все произошло очень быстро. Бывший человек съезжал на меня, не обращая внимания на содранную об землю кожу.
Веник с силой швырнул нож, задев бывшего человека по касательной, слишком уж хаотично подергивалась голова зверя. Каменное лезвие распороло скулу и отскочило в сторону, спускаясь по тропе уже самостоятельно, собирая палую листву и траву, пока не замерло чуть выше меня. Зверь рыкнул, дернулся, останавливаясь, вертя башкой, выискивая опасность. Я знала цену таким секундам бездействия. Я сдернула стилет. В моих руках плоское лезвие летает лучше, чем трехгранное. Но бить по глазам необязательно, можно и в корпус, надо лишь сократить дистанцию. Мы начали двигаться одновременно, зверь, оскалившись, прыгнул вниз, стилет сорвался с пальцев и через секунду вошел в тело. Всего на треть длины. В живот чуть ниже и правее пупка. Брызнула кровь. Бывший человек закричал, кишки — это всегда больно. Но не смертельно. Лишенный дернулся, но не остановился. Не мог и не хотел. Я слышала шипение явиди, видела, как скользил за бывшим человеком Веник и наверняка оттягивает резинку рогатки дед. Все быстро, все на грани. Лишенный уже мертв, остается выяснить, захватит ли он меня с собой или нет. Кто успеет первым? Лотерея. Пан или пропал. Ты или тебя.
Атам тускло блеснул в пучке травы, до него шаг. Одно усилие, полсекунды. Я успела нагнуться и схватить, но не подняться. Ударила снизу. Каменное лезвие вошло в живую плоть.
Я действовала и надеялась, что этого будет достаточно, каждую секунду готовая ощутить, как острые когти вспарывают плоть, а потом мне станут глубоко безразличны все гархи и лишенные, Заячьи холмы и Юково вместе взятые.
Метать стилет — это одно, бить самой — другое. Оправдываться тем, что не было выбора, бесполезно. Я бы сама себе не поверила, хотя очень хотелось.
Атам вошел в человека. Я почувствовала сопротивление живой плоти, тканей и мышц, пальцы ощутили равномерную пульсацию. Так бьется сердце. Так оно угасает. Лишенный давил на каменное лезвие всем весом, вгоняя его еще глубже. Зверь вздрогнул, пульсация прервалась, возобновилась, сбиваясь на хаотичный ритм. Дрожь и оглушающая тишина, которую ты слышишь не ушами, а руками. Тело разом отяжелело.
Прежде чем я выпустила рукоять атама, через него прошла искра. Та жизнь, которую я погасила. Чужой огонь растекся по венам.
Святые! Это было незабываемо! Сравнимо с оргазмом. Но это другое. Это радость ребенка, съезжающего с горки такой высокой, что захватывает дух. Это чудо первой улыбки твоей дочери. Это ощущение абсолютного счастья, когда просыпаешься среди ночи и протягиваешь руку, чтобы дотронуться до того, кто лежит рядом. Это твой мысленный крик от счастья, когда он дотрагивается до тебя в ответ. Все самое лучшее, что довелось и еще доведется испытать. Это малая часть того, что чувствуешь, когда атам пьет чужую жизнь. Восхитительно и преступно. Невозможно не желать продолжения. Невозможно не закричать, поднимая глаза к темному небу, чтобы услышали в каждом уголке Вселенной.
— Все, — донесся до ушей шепот, и теплая ладонь легла поверх моей, — все. Отпусти.
Голос мягкий и вкрадчивый, как невыполнимое обещание. Я повернула голову, его худое скульптурно-узкое лицо с грубой повязкой через один глаз было очень близко. Мягкое касание, обманчиво-мягкое, и искру жизни забрали из моих рук. С губ сорвался вздох разочарования. «Не опьяней», — так напутствовал Сергий, вручая гробокопателю атамы. Не опьяней! Святые! Я как раз была пьяна своим первым убийством.
— Ольга! — Резкий, как удар, крик. — Веник! Гархи!
