Новогодние и рождественские праздники я благополучно проболела. Но если церковные даты здесь не в чести, то пропущенного Нового года было откровенно жаль. Елка, угощение, ожидание чуда и очередной подарок Алисе, который я заботливо прячу в шкаф. Там уже лежат яркие коробки с прошлого года и ко дню рождения.
Секретарь решил порадовать Хозяина? Или себя? Останавливало смутное подозрение, что демон не обрадуется моей осведомленности и укоротит язык измененному. С силой Седого не шутят. Со всеми его силами.
На вопрос Прекрасной о преданности существует единственный ответ. Его не афишировали, но все, кто жил в северных пределах, впитывали его с первой каплей крови. Преданность здесь величина абсолютная. Либо она есть в тебе, либо нет тебя. Все знали, что будет, если предать Хозяина.
Видящий демон — видит. Простой — упрощает. Седой — сидит. Игра слов, не более, и тем не менее его часть сидит в каждом жителе предела, в каждом заложнике, старухе-пророчице и младенце-нелюде. Особенность рода, его сила, недоступная другим. Это присутствие внутри тебя может убить, наказать или наградить.
Кирилл не контролирует их, это не самолет с радиоуправлением и постоянным обменом данных, не компьютер с удаленным доступом. Это магия. Седой может и не знать, что его предали, главное, что знаешь ты. Этого достаточно, чтобы пришла боль, а за ней и смерть. И остановить это по силам только Хозяину.
Эта магия похожа на воздействие психарей. Все завязано на собственное мироощущение, принципы, совесть и ее отсутствие. Сидящая в тебе часть Седого знает то, что знаешь ты. Если ты вопреки собственным поступкам не считаешь себя предателем, эта часть будет думать так же.
Сергей Гранин отомстил, по сути, предал северные пределы. Но не хозяина. И поэтому то, что сидело в нем, молчало. В нашей тили-мили-тряндии патриотизм не в чести, каждый будет защищать свой дом, и ни один — северные пределы. Нет границ, нет единой территории, нет ощущения родины, национального духа и всего того, о чем любят кричать экзальтированные политики с экранов телевизора в человеческом мире. Никому нет дела до остальных. Поэтому и магия здесь такая, направленная на личность, а не на общество, каким бы оно ни было.
Хочешь сговориться с южанами о поставке товара в обход пошлин стежки — пожалуйста, пока свои же не поймают и наизнанку не вывернут. Хочешь нагадить соседнему селу и провести караван с товарами через свое — вперед и с песней. Можно красть, врать, обманывать, гадить, насколько хватит фантазии. За что-то тебе отомстят, за что-то накажут, если поймают, конечно, но это не предательство. Измена — это неверность Хозяину, для каждого он здесь царь, бог и истина в последней инстанции. Пока ты понимаешь это, не помышляешь о неповиновении и молчишь об этом, часть чужой демонической души будет спать, ты не ощутишь ее присутствия. Кирилл не афиширует силу рода, разглашение информации приравнивается в северных пределах к предательству. Каждый получил невидимый поводок, на котором, в случае чего, может и удавиться.
Уйти можно в одном случае: если Хозяин сам отпустит тебя. Как он отпустил Тимура. Или сделал вид, что отпустил. Больше таких случаев даже самая старая нечисть не припомнит. Наш демон сидит в каждом из нас, и, пока мы думаем, что верны, мы живем. Если нет — убиваем себя сами.
Я не помню никакого ритуала с шаманскими плясками, бубном и торжественным внедрением частицы Седого в свое тело. Кроме одного, и тот происходил за закрытыми дверями спальни. Так что вопрос о моем поводке оставался открытым. О неповиновении я размышляла часто, и той части, что могла сидеть внутри меня, на сон времени не оставалось.
Я поднималась на четвертый этаж, вертя в руках обычную пластиковую пуговицу от куртки визирга. Просьбе я не вняла, присвоив чужую собственность.
Сверху послышался шорох. Я задрала голову. Два силуэта замерли друг напротив друга между вторым и третьим этажами. Они слышали меня, но не шелохнулись, застыв в угрожающем молчании. Первая, эфемерная в черном плаще, зависла в нескольких сантиметрах от ступеньки. Вторая — чуть выше, в обычных джинсах и свитере ручной вязки. Вестник и бес. Ближний круг Седого. Любви друг к другу они не испытывали.
— Привет, птичка, — капюшон не повернулся, — я освобожусь через минуту.
— Иди в… — Фантазия отказала, и придумать достойный адрес я не смогла.
— Я был везде.
— Заметно, — сказал Александр. — Ольга, ты не знаешь, как убить проклятого? Не тело, которое он занимает, а его самого?
— Тела ты убиваешь хорошо. — Фигура качнулась. — Помнишь, птичка, я оставил вас поболтать с черноглазым тяжелым костюмчиком?
