Здесь красиво, в этом странном месте, куда меня закинул рыжий некто. Буду называть его Лисом. Как Марата, после того новогоднего праздника, где он был в костюме лисенка. Как же мы намучились, сочиняя мальцу отличный рыжий хвост с белой кисточкой. Мой лисенок… Ты был так счастлив, взлетая под потолок из моих рук.
Диковатая идея забрезжила в сознании. Отчетливо вспомнился момент перед аварией. Красное пятно на дороге мне не померещилось. В свете фар на асфальте сидел настоящий любопытный рыжий лис. Его странные глаза фиолетово отразили свет за миг до того, как мои руки рефлекторно скрутили баранку, уводя машину в сторону.
Эти безумные дни в загадочном мире вечного ливня. Фиолетовая девчонка с острыми ушами и вздорными идеями. А ведь она похожа на лисенка. Как и этот рыжий призрак, увлекший меня в неведомую вселенную, где вместо звезд бесконечность северного сияния со всех сторон. Красный голос беззаботно вмешался в мое созерцание:
— Папа, ты узнал меня! Ура!!!
— Маратик? — недоверчиво спросил я, падая в бездну. Теплая ладошка, сияющая прозрачной радугой, поймала меня за руку, и красный голос торопливо сказал:
— Нет, папа! Нет! Не сейчас! Ты еще не сказал мне самого главного! Не уходи, прошу тебя…
Чего я ему не сказал? Не знаю, не помню, не живу. Облегчение в его голосе слышится журчанием ручейка:
— И не вспоминай, папа. Ты должен жить, а я буду жить рядом с тобой. Ты ведь заберешь меня из этого страшного места, да?
— Я тебя больше никуда не отпущу и никогда не оставлю, — прошептал я, выбросив из головы все сомнения. Так ли уж это важно, брежу я или слышу желаемое? Но куда мы пойдем? Где тот дом, в котором яас ждут? Багряный голос вновь наполнился испугом:
— Нет! Только не уходи! Подожди, папа. Я поговорю с ними, и мы улетим вместе.
С ними? О ком это сын говорит? Рядом со мной звучат голоса, знакомые и знобящие напористостью. Слов пока не разобрать, но они все ближе и ближе. Бормотание превращается в отдельные звуки, потом в слоги, и вот уже становится понятно, чьи это голоса и что они говорят. Им кто-то отвечает, и это не Марат! Хотя голос тоже очень знакомый, как если услышать себя из радиодинамика. Но если это мой голос, то почему он такой старый? Определенно надо послушать. Я смыкаю сознание, впитывая потоки образов.
— Террор, вернись! Не смей умирать, слышишь? — говорит злая зелень, полная сиреневых страхов.
— Ты должен вернуть в мир драконов, парень, — холодно светится белым серый шепот.
— Он вам ничего не должен! — звон прозрачно-рыжего хрусталя рвет кандалы слов.
— Дитя Леса право, — отвечает Мудрец синевой спокойствия. — Для чего ему возвращаться?
Действительно, зачем мне это? Интересный вопрос, надо его взвесить и отмерить. Я вспоминаю эти месяцы под стальным небом континента Каван, части странного мира Лахлан. До чего же нужным оказался. Вот прям не знаю куда деваться. Одни хотят подавить без страха и упрека, чтобы получить силу, другие стараются прибить, чтобы эту силу не получил вообще никто. У всех планы на меня, а вот у самого планов нет, совсем. Что мне делать? На Земле любви нет, есть лишь страсть и жажда воплощения собственных мечтаний. Есть ли все это здесь, в Лахлане, на дождливом Каване? Не вижу такого — ни в упор, ни издали. Вопрос сам просится в пространство:
— Зачем мне возвращаться?
— Наш мир можешь спасти только ты! — вспыхивает белая серость.
— Обман, — равнодушно отвечаю. — Ничто Лахлану не грозит, разве что все земли утонут веков через тысячу.
— Ты нужен мне! — зеленится злость.
— Морок, — отвечаю и ей. — Не я нужен, а то, что могу дать. Пусто все у вас.
— Вернись, — светятся в одной тональности оба, смешав зелень с белизной. — Как ты можешь так говорить? Ты еще столького не сделал!
Они рисовали в пространстве яркие миражи драконов, бесконечного дождя, воюющих народов… Но это все было не то. Такого добра хватает в любом мире. Спасай, иди, решай, верши, проклятие потока, несущего прочь от самого себя, от того, чего желает сердце. Испив до дна чашу покоя, я отвечаю:
— Вам надо — вот и делайте, спасайте свой мир сами. Я лишь мимоходом высветил возможность. Вам есть еще что мне сказать?
Злая зелень и белая серость кричат с бессильной обидой. Это забавляет меня — оказывается, не так уж трудно сказать «нет», когда не о чем говорить. Пора им оставить меня в покое. Я шепчу рыжему свету:
