Свист стал сильнее, отчего корабль ощутимо накренился. Я чуть не повисла на ванте над самой водой, пытаясь рассмотреть фестиля. Мощный удар под днище подкинул «Серебряный галс». Парусник с громким треском рухнул на воду. В тот же миг вант со щелчком лопнул, ударив всем своим натяжением в мои ладони. С воплем боли я зависла в воздухе, а затем влетела в морскую волну, подхватившую и потянувшую на глубину. Руки сработали сами — сказался многолетний опыт плаваний. Несмотря на дикую боль в онемевших ладонях, я вскоре вынырнула на поверхность, чтобы успеть увидеть уже далекую корму крейсера и нависший надо мной чудовищный вал темной воды. Свирепый удар волны погрузил в темноту.
Какой-то голос прорвался сквозь мрак, зацепив сознание и наполнив темноту сумрачным светом. Я ощутила режущую боль в легких и согнулась в конвульсиях, выплескивая из себя морскую воду. Проморгавшись, поняла, что лежу на песчаном берегу, среди водорослей и шороха дождя. На границе еще неясного сознания два силуэта обменялись репликами:
— Она очнулась!
— Сильна ушастая! Смотри, она такая же, как ты.
— Запомни, Балайба, я — гарпий! — В одном из голосов прорезалось раздраженное упрямство. — И никак иначе! Все ясно?
— Конечно, остроухий, — мирно согласилась его собеседница. — Что с утопленницей-то делать будем?
— Ты сейчас полетишь домой и приведешь еще кого-нибудь. Надо и ее вынести с этой скалы.
Слушая разговор, я в полуобморочном состоянии не верила происходящему. Этот голос… Сумасшедшая надежда, напитанная ужасом и чувством вины, наполнила каждую клеточку тела. Такого просто не могло быть! Спустя столько лет после того, как моя рука вонзила клинок в тело одного веселого барда, голос поэта звучал в голове, наполняя сознание безумным бредом.
— Невозможно, невозможно… — Губы шептали, а сердце заходилось от боли.
Одна из теней склонилась к лицу. Мои глаза уставились на спасителя. Губы еще раз прошептали:
— Невозможно…
Надо мной стоял бледный, похудевший призрак из прошлого. Тот, кого я безумно любила все эти столетия, оплакивая и не позволяя себе уйти следом в смерть. На меня смотрели удивленные глаза Лионеля д’Алансаля, барона Фалька, моего младшего мужа.
— Я же сама… Своими руками… — выдохнула я и замолчала.
Эльф, чудовищно похожий на Лионеля, сочувственно спросил:
— Как вы себя чувствуете? Меня зовут Нокил, я — гарпий.
«Не узнал! Почему? Не узнал, — бились мысли в голове. — Не помнит!» От этого стало и горько, и легко. Передо мной парил призрак эльфа, убитого моими руками, пусть и под воздействием родовой магии, на пляже возле столицы королевства. Темные волосы с фиолетовым отливом, прекрасные глаза, сладкие губы, готовые растянуться в искрящейся улыбке и подарить миру новые стихи, — никаких сомнений не осталось. Кинжал страха пронзил сердце. Если он вспомнит, что случилось в тот солнечный день на берегу моря, и отвернется, мне останется только одно — уйти в Аэнто Сахан добровольно. Жить дальше без вновь обретенной любви не хватит никаких сил! Мысли путались, заставляя дрожать не только от холода. Облизав пересохшие губы, я выдавила из саднящего горла:
— Привет.
Глава 3
В ЧЕШУЕ, ОГНЕМ ГОРЯ…
Я сидел возле круглого окна, забранного ажурной решеткой, смотрел на сумрачный оазис, накрытый пеленой хмурого дождя, и все никак не мог решить, нравится мне столица Империи нагов или нет. Зелесс лично доставил нас в город, прихватив с собой десяток воинов для охраны. Сейчас где-то в глубине дворца он давал отчет самому императору. Мы же с Маратом, Горотуром и Клэв оказались в покоях, весьма напоминавших тюремную камеру. Правда, почти со всеми удобствами, что ни говори. Стража дворца провела нас какими-то темными коридорами и благополучно оставила в этой огромной круглой комнате, застеленной неизменными коврами. Также здесь нашлись большой глиняный кувшин с водой и еще одна емкость с крышкой, о назначении которой явственно говорил запашок, проникавший в атмосферу. От мыслей и ожиданий меня отвлекли громкие голоса за двустворчатой дверью из
