отец.
Ивон изумленно расширила глаза, прижимая ладонь к груди, попыталась удержаться, цепляясь за некроманта, но пальцы бессильно соскользнули с плеча мужчины, и белокурая красавица осела на пол.
А я закричала от пронзившей тело боли.
Я не просто осмелилась нарушить обещание. Я подняла руку на ту, которой принесла клятву на крови.
Расплата за это была одна, и я жестоко ошиблась, думая, что готова к ней.
Настоящее вновь становится бесконечным, но на сей раз — переполненным болью.
Я больше ничего не вижу, перед глазами лишь перемежающиеся с чернотой ярко-алые вспышки.
Меня трясет. Кажется, даже самая крохотная косточка во мне вибрирует и тоненько звенит…
Звон нарастает, сливается, закладывает уши.
Я выгибаюсь, кричу — не хочу, не хочу слышать это!
Бесконечность рвется на ниточки, и каждая из них — часть меня, потерявшей счет времени и саму себя.
Кажется, есть что-то гораздо хуже смерти… Она — всего лишь мгновение, и как же отчаянно я сейчас его желала!
Чьи-то руки сжимают мое по-прежнему выгибающееся в беззвучном крике тело, разрывая бесконечность в клочья, вырывая меня оттуда, и по горящей коже скользит что-то прохладное. Мои глаза закрыты, но я уверена — это что-то призрачно-зеленого цвета и успешно гасит танцующие на мне язычки кроваво-алого пламени. Убирает измотавшую боль, возвращает способность дышать…
Но не жить. Силы по-прежнему уходят, я чувствую это, я знаю…
Распахнув глаза, встречаюсь взглядом с Ринном. Его ладони, охваченные зеленым свечением, не отпускают, держат меня. Во всех смыслах держат… Он говорил, что их учили пользоваться некросилой. Не так, как некромантов, и удержать меня он все равно не сумеет.
Осталось так мало времени…
Прости, солнце мое. Я снова причиню тебе боль.
— Ринн… — Слабо улыбаюсь, пытаюсь сжать его ладонь, но пальцы, проклятые бессильные пальцы не желают слушаться. — Ты будешь счастлив, мой чародей… Я знаю.
— Ты самая бездарная провидица, Далларен… — Его улыбка крива, уголки губ подрагивают и так и норовят опуститься, но я делаю вид, что не замечаю. Как и прочертившие его щеки влажные дорожки…
— Я потомок Гилена, — возражаю я, не замечая его удивления. — Ты будешь счастлив, Ринн.
Этого хочу я. А судьба… у меня в долгу.
— Санни!..
Я морщусь. Ох, зачем… зачем так кричать?..
— Золото мое…
Я улыбаюсь. Золото… его… Да.
— Ринн… Поцелуй…
Он наклоняется слишком медленно — и я сама тянусь к нему, пытаясь украсть у судьбы лишние мгновения.
Но воровка из меня, как и провидица, — никакая.
Я падаю обратно, и встревоженное лицо Риннара затягивает туман. Белый, плотный — как надгробный камень.
Ни двинуться. Ни вздох… нуть…
Лесная полянка, пронизанная солнечным светом, походила на изумрудную шкатулку, а сидящий на поваленном стволе березы молодой мужчина — на мраморную с позолотой статуэтку. Тонкие черты лица, белая кожа с россыпью солнечных искр, рыжее пламя волос… На его коленях лежала книжица в янтарной обложке, в тонких, перепачканных чернилами пальцах застыло перо, задумчивый взгляд карих глаз неспешно скользил по только что написанным убористым строчкам.
Я стояла совсем рядом: стоит протянуть руку — коснусь золота растрепанных локонов. Руку… Полупрозрачную, словно у леди Геллеи, невесомую…
Я все-таки умерла?!
— В какой-то мере да, — подтвердил приятный голос, и я испуганно вздрогнула. Мужчина, отложив дневник, в упор смотрел на меня, щуря лукавые глаза. — А в какой-то — нет, — добавил он задумчиво.
