— Кто устроил побег моему сыну? — Отчаяние вытесняет все остальные чувства, и я почему-то это чувствую…
— Он сам.
— И это было его решение?
— Да, — выдохнула я, все же чувствуя непрошеную жалость к этому неприятному человеку.
— Вы знаете, где они?
— Нет, не знаю.
— Надо же… Все, что вы говорите, — правда. Вы знаете, когда мне предложили интригу, по которой мою жену обвинят в покушении на ублюдка императора, я даже обрадовался. Не то чтобы между ними была какая-то неземная любовь — ему, как и мне на тот момент, надо было жениться, а Луизе — выходить замуж. Конечно, он был… привлекательнее. Романтичнее. Эдакий герой, вернувшийся с войны. Но ее род выбрал меня — и понятно почему… И не то чтобы она давала повод для ревности — Луиза всегда была до отвращения правильной. И удивительно приличной. Это в какой-то момент начинает действовать как зубная боль. Такое совершенство… Но ты однажды начинаешь понимать, что за этой правильностью — пустота. А ты женат на статуе, говорящей приятным тихим голосом абсолютно правильные вещи. И это сводит с ума…
— И вы решили, что быть человеком, отрекшимся от супруги, более выгодно.
— Ни я, ни Борнмут не предполагали, что Луизу будут использовать, чтобы прикрыть покушение с помощью кентерберийской змейки… Вы должны знать, что в случае использования этого порождения темной магии наказание ждет не только самого мага, но и весь род.
— То есть вас использовали втемную? Сыграли на вашей неприязни к милорду Верду?
— Может, это и хорошо, что жена и сын исчезли, — пробормотал барон. — Останутся живы.
— Вы опасаетесь за свою жизнь, милорд?
— Не то чтобы я за нее опасался, миледи. Но я подозреваю, что как свидетель я никому не нужен.
— Можно прийти к Его Величеству и все рассказать.
Барон Кромер расхохотался:
— Вы и вправду уникальны. Я пришел вас запугать и узнать истину в надежде обвинить Верда в похищении и препятствовании правосудию… А вы… вы меня вербуете.
— Счастлива, что не разочаровала, — проворчала я.
— И как вы встретились с ублюдком императора?
— Абсолютно случайно.
— Надо же, — улыбнулся он. — И это правда.
— Как-то у вас все с таким удивлением реагируют на то, что я говорю правду. Словно никто, кроме меня, этим не грешит.
— Вы не представляете, какие люди платят деньги за то, чтобы им поставили блок, делающий невозможным их чтение.
— А такое существует?
— Конечно. Те, кто сами по себе сильные маги, как, например, я или Верд, — на этом он скривился, — нарабатывают умение держать этот блок. Те, кто послабее, — пользуются чужим искусством. А у вас… ничего при себе нет. Никакой защиты. И при этом вы говорите правду.
— Просто с тех пор как я узнала, что здешние… умельцы чувствуют правду-неправду, я попросту не лгу.
— А если вам надо что-то скрыть?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
— Вы должны понимать, что такой ответ провоцирует собеседника на то, чтобы узнать правду. Вы, видимо, таким образом и спровоцировали бывшего начальника Управления уголовной полиции, ныне трудолюбивого каторжанина?
Меня передернуло:
— У уважаемого начальника вашей Уголовной полиции не было ни малейшего желания слушать от меня хоть правду, хоть неправду. Он приказал мне подписать чистосердечное признание. А когда я отказалась и порвала бумагу, он избил меня до полусмерти.
— Простите, я не знал подробностей.
— Ничего… Вы же ни при чем.
— Вы помогли… моим?
Я долго смотрела в его глаза, прежде чем ответить на этот вопрос. Он обо всем догадался — и кто его знает, как собирается использовать данную информацию. Доложит обо всем прокурору? Или на этот момент бывшему прокурору? Сдаст меня тому, кто это
