– Такие похожие, – усмехнулся он наконец. – И такие разные. До этого момента я не был уверен, что вы и вправду намереваетесь двинуться в путь, Дер’эко. Твой отец хранил молчание, ты – нет. Мудрость и возраст, никогда не относись к ним слишком легкомысленно.
– Вы не сумеете нас удержать!
– Как знать? – Ласкольник пожал плечами. – У нас здесь двенадцать тысяч отличной кавалерии и вдвое – иррегуляров, потому что каждый командир полка получил приказ присоединять к себе свободные чаарданы. А что такое фургон без коней?
На миг Дер’эко выглядел растерянным. Потом понял.
– Только троньте стада… – прорычал.
– И что? Станете гнаться за ними пешими? Ваши табуны и скот слишком многочисленны, а потому пасутся за лагерями. Мы знаем где. Хватит единственного декрета о конфискации, и армия захватит их и погонит внутрь империи. Лагеря могут быть молниеносно окружены пехотой, и поверь мне, достаточно будет нескольких часов, чтобы заключить каждый из них в кольцо окопов. А потому повторю вопрос: что такое фургон без колес?
– Не сумеете…
– Сумеем. Возможно, прольется немного крови, это худо, но всяко лучше, чем война с се-кохландийцами. Но, конечно же, это всего лишь размышления, парень. Мне же сейчас необходимо знать, кто ты такой теперь. Если ты просто возничий боевой колесницы – я зря трачу время, потому что мне нужно передать весть кому-то из вашего командования. На самый верх заговора, который вы до сего времени скрывали от Крыс.
Дер’эко выпрямился и гордо поглядел на него. Ласкольник был прав – мальчишке еще многому нужно научиться.
– А… отчего бы мне разговаривать с кха-даром малого чаардана? Что такого он может сделать?
– Может передать весть кому-нибудь другому, кто убедит еще кое-кого другого, что гражданская война на пограничье не вспыхнет. Крысы уже знают, что вы планируете, и не желают этого допустить. Меекхану не нужно очередное нашествие кочевников, тем более если достаточно будет просто подождать.
– Пока Йавенир умрет? А Сыны Войны вцепятся друг другу в глотки? Этот старый мешок с костьми вот уже месяцы не поднимается с постели, единственные вести от него передает его первая жена, а потому все ожидают резни. А если этого не произойдет? Если выберут нового Отца Войны мирно? Это может оказаться нашим единственным шансом.
Ласкольник почесал голову и неожиданно фыркнул смехом. Мягким, ласковым и искренним:
– Я словно тебя увидел, Анд’эверс. Будто время отступило на двадцать лет. Та самая горячая голова и отсутствие рассудительности. Кто ты, Дер?
Холодный вызов снова прорезался во взгляде первородного:
– Я только обычный возничий.
Кха-дар засмеялся снова. Тихо, но уже не настолько ласково:
– Поясни ему, Анд’эверс. Это ведь, в конце концов, твоя кровь.
Кузнец откашлялся и состроил такое лицо, словно бы сомневался в этом. А потом отвел взгляд, уставившись в угол кузницы:
– Все знают, что Отец Войны болеет. Но такие вести кружат меж людьми вот уже много лет. Ничего необычного. Но вот то, что он умирает… что долгие месяцы не встает с постели и что немногие видели его в последнее время собственными глазами… Это новости чрезвычайной важности. Я только от тебя об этом услышал. А значит, если ты это знаешь, то ты – один из важнейших командиров в лагере. Так кто ты такой, сын?
Это «сын» было настолько… никаким, что Кайлеан почувствовала, как у нее перехватило горло.
Похоже, именно это чужое, равнодушное «сын» сломало что-то в Дер’эко. Избегая встречаться взглядом с отцом и смотря прямо на Ласкольника, он отрезал:
– Я каневей Первой волны лагеря Манделлен. Подо мною – шестьсот колесниц. А кто такой ты, генерал?
Говорили они на меекхе, но
– Генно Ласкольник, командир свободного чаардана. Не больше и не меньше.
Дер’эко дернулся, будто получив пощечину:
– Ч-что?
– Хватит! – рявкнул кузнец, словно выплюнул раскаленный уголек, слово почти шипело.
