полено, и грохнула о журнальный столик. Тот распался, и во все стороны полетели осколки стекла, щепки и фрагменты пазла.
Констанс села. Рингер врезала ей основанием ладони в нос. Хрясь! Было слышно, как тот сломался. Кровь хлынула из открытого рта.
Чьи-то пальцы вцепились в его рубашку. Кэсси. Он вырвался. Кэсси не из его отделения. Она не понимала, что значит быть солдатом. А Сэм знал. Он точно знал, что значит быть солдатом.
«Без пощады!»
Сэм шагнул вперед по осколкам стекла и нацелил пистолет в лицо женщины. Ее окровавленный рот оскалился в улыбке. Он увидел кровь на губах и зубах и вдруг снова оказался в маминой комнате. Она умирала от чумы, Кэсси называла это «Красной смертью», а Сэм стоял подле кровати. Мама улыбалась ему окровавленным ртом, и по лицу текли кровавые слезы. Сэм увидел все это очень четко – забытое лицо в лице этой женщины.
За миг до того, как спустить курок, Сэмми Салливан вспомнил лицо своей мамы. Лицо, которое ей дали они. И пуля, которую он выпустил, понесла в себе его ярость, его гнев, она была суммой всех его потерь. Это соединило его с пулей, как серебряная пуповина. Пуля разорвала лицо Констанс в клочья, и они стали единым целым. Убийца и жертва, хищник и добыча.
39
Рингер
Меня на мгновение ослепляет кровавый фонтан, но хаб сохраняет координаты Наггетса и точное местоположение пистолета. В одну секунду его рука пуста, а в моей – пистолет.
К концу второй секунды пистолет уже нацелен в лицо Эвана Уокера.
Эван – тот, от кого зависят наши жизни. Все держится только на нем. Живой Эван – неприемлемый риск. Если я выстрелю, это может стоить мне жизни, и я это отлично понимаю. Кэсси и даже Зомби могут меня за это убить. Но у меня нет выбора. Время на исходе.
Никто из них пока этого не слышит. Но я слышу. С севера летят вертолеты. На борту ракеты «Хеллфаер» и отделение лучших снайперов Воша. Сигнал о потере Констанс может означать только одно.
– Рингер! – хрипло кричит Зомби. – Какого черта?
Справа на меня мчится маленькая фигурка. Наггетс. Бью так, чтобы не сломать ему ребра, но достаточно сильно, чтобы он оторвался от пола и улетел прямо на грудь к Салливан. Оба валятся на пол.
Все это время я держу Эвана на мушке.
– Бен, не надо, – спокойно говорит Уокер, хотя Зомби еще даже не двинулся с места. – Давай послушаем, чего она хочет.
– Ты знаешь, чего я хочу.
Понятно, что Уокер должен умереть. Это настолько очевидно, что даже Наггетс согласится, если узнает все факты. И его сестра тоже. Ладно, она может и не согласиться. Любовь не открывает глаза, она ослепляет. Этому меня научил Бритва.
– Бен! – кричит Уокер. – Не надо!
Зомби не хватается за оружие и не бросается на меня. Он очень медленно и очень уверенно делает два шага и становится между мной и Уокером.
– Извини, Рингер, – говорит он.
В это трудно поверить, но Зомби выдает свою убийственную улыбку.
– Этому не бывать, – произносит он и поднимает руки, как бы предлагая мне новую мишень.
– Зомби, ты просто не знаешь…
– Кто бы сомневался. Я ни черта не знаю.
Хоть бы на его месте был кто-то другой.
Салливан. Пусть даже Наггетс.
«Какова цена, Марика? Сколько ты готова заплатить?»
– Зомби, у нас нет времени.
– На что?
И наконец, он это слышит. Они все это слышат. Это уже звучит в пределах досягаемости людского слуха. Вертолет.
– Вот дерьмо, – выдыхает Салливан. – Что ты наделала? Что, черт возьми, ты натворила?
Я не обращаю на нее внимания. Главное – Зомби.
– Мы им не нужны, – говорю я ему. – Им нужен он. Зомби, мы не можем его отдать.
Если бы Зомби опустил голову хоть на полдюйма, мне бы этого хватило. Полдюйма – все, что мне нужно. Остальное сделает
