ладность фигуры которой не мог скрыть сарафан. Гонорий тоже не удержался от вздоха, вспоминая: сельчане сказывали, что живет в Безымянном лесу Черная шаманка. Вроде бы баба как баба, а к мужскому полу лютость особую имеет. Как поедет на своем черном жеребце ночью кататься, встретится ей ненароком юноша или мужчина какой, враз нагонит его и кнутом до смерти застегает. Как она при этом относится к женскому полу, народная молва умалчивала. Может, щадила, может, просто никто не переживал этой встречи, чтобы поведать о злодеяниях Черной шаманки другим. Но иногда бывало, если мужичок какой в лесу долго задержится, вернется пьяный, например, через месяц, то потом долго и красочно описывает, как хоронился от злобной бабы с ее лошадью по кустам и канавам. А выпил, конечно, для сугреву, чтобы болезнь какая от холодной по ночам земли в костях не засела, ну и чтобы не так страшно в кустах сидеть было. Вот лихо так лихо. Налетело, откуда не ждали.
Жрец задумался. Уж не для того ли Всевышний его помиловал и болезнь отпугнул, чтобы он с бабой, в темном лесу проживающей, переговоры провел о душах, в лесу заплутавших? И ведь верно. Годами он уже стар, пожил немало, и в случае неудачи его и не жалко совсем будет. Куда же девку молодую к Черной шаманке на верную погибель слать? Светлолика хоть и ведьма, а зеленая совсем. Дипломатии не обученная. Со словом каким не угодит или еще что не так сделает – пропадет ни за грош.
– Я пойду, – с толикой обреченности в голосе молвил Гонорий, чем удивил всех, включая кота.
– Куда же вы, отец Гонорий, собрались? Супу еще не поели даже, – всплеснула руками Светлолика. – Да и к ведьмаку вас проводить надобно. Сами вы его не найдете.
– К какому ведьмаку? – удивился жрец. – Я не к ведьмаку, а к Черной шаманке идти намереваюсь.
«И этот туда же, – опечалился леший. – Ведь на ладан дышит и вообще обет безбрачия давал, а все по бабам норовит. М-да. Седина в бороду – бес в ребро».
– Так
С его точки зрения, чем меньше к
– Не звала, – не стал спорить Гонорий. – Я сам к
– И все же лучше вам, отец, хотя бы одного ведьмака из лесу турнуть, в смысле проводить, пока он здесь дров не наломал, не поранился или не схарчил его кто с голодухи, – наставительно изрек леший, стараясь ничем не выдавать своего осуждения несвоевременного паломничества к
Дорофей Тимофеевич кинулся к ногам девушки, обнял крепко, зашипел в сторону лешего:
– Не пущу! Ишь чего удумали! Из-за ведьмаков пришлых родную ведьму в темный лес посылать! В такую опасность своею рукою толкать. Ведьмаки – они мужи взрослые да обученные, сами знали, чай, куда ехали. Им за вредность небось молока дают литра по три. Заблудились коли, пущай сами выпутываются, как знают. Черная шаманка там или жрица чья, все же женского роду-племени. Жить захочется, так столкуются. Ведьму нашу губить – на-кась, выкуси!
Кот попытался было сложить фигу, но кошачьи лапы не приспособлены для того, чтобы фиги окружающим показывать. Дорофей не растерялся и погрозил в сторону лешего черным пушистым кулачком, даже зашипел грозно для особой убедительности.
– Ой, на кого ты нас покинула?! – с надрывом в голосе запричитал Евстах ровно по покойнице.
– Цыц! – шикнула Светлолика на домочадцев и так жахнула девичьим кулаком по подоконнику, что Вяз Дубрович несолидно подпрыгнул на пеньке от неожиданности, а сама девица сморщилась от боли в руке. – Коль надо идти, так пойду, и мнение кота мне не надобно. Ну не съедят же меня там… я так думаю.
«Как знать… как знать…» – хмыкнул про себя Вяз. О
– А можно и я к