Проходит пять лет. Отец признает Гилэйн законной дочерью. Она становится одной из ведьм, носит великолепные платья и совершенно счастлива.
Однажды, когда девушка гуляет по лесу и вспоминает о божестве, ей встречается тот самый юноша, когда-то давно привидевшийся среди листвы. Судьба делает новый поворот: он человек и, более того, действительно принц. Поскольку и сама Гилэйн благородных кровей, ничто не мешает ей выйти за него замуж. Что она и делает. В конце концов, именно для этого юные леди вроде Гилэйн и предназначены.
Так вот, что касается Бергетт.
Ох уж эта Бергетт.
Бергетт, жестокая и злая. Бергетт с глазами цвета змеиного яда. Бергетт, чуть что пускающая в ход когти и кулаки, при каждом удобном случае принимающаяся за тычки и пинки. Та, что не гнушалась красть ни монеты у сестры, ни подношения с алтаря лесного бога – бога, который существует взаправду… Что в глубине души понимала и она сама. Как обычно бывает, глупость и дурной нрав ходят рука об руку.
Гадкая, испорченная, отвратительная Бергетт.
Теперь ее накажут за все грехи в лучших традициях жанра – в то время как Гилэйн вознаградят за доброту и ясность ума.
Ну хорошо. Мы так увлеклись, вы и я, что слишком быстро оставили Гилэйн с ее счастливой и спокойной жизнью. Полностью заслуженной, конечно же.
Прошу прощения. Видите ли, Бергетт – да-да, та самая ужасная Бергетт – особенная.
На первый взгляд и не скажешь, да? У нее, кажется, самое черствое и темное сердце на свете, и она не способна заметить присутствие лесного бога, даже шагай он за ней по пятам.
Однако…
Когда Бергетт признается в том, чего желает на самом деле – и чего, разумеется, хочет Гилэйн и еще сотни людей, – ее жизнь тут же превращается в кошмар.
С тихим шорохом начинают шевелиться корни деревьев и свисающие с ветвей лианы. Сначала одна, затем другая, они медленно оживают и тянутся к Бергетт, опутывая ее по рукам и ногам прочнее самой крепкой веревки. Сперва она кричит и отбивается, но все без толку. Вскоре она не может ни шелохнуться, ни даже позвать на помощь – рот забивают листья.
Бергетт надежно спеленута лесом, будто попавшаяся в паутину муха.
А бог стоит совсем рядом и наблюдает за ней, неописуемо прекрасный и могущественный. Он ничуть не напоминает ни Бога, о котором говорили в церкви, ни дьявола – никаких столпов сияющего света, непроглядного мрака и пылающих глаз. Их, впрочем, она и не видит.
Зато слышит голос.
– Я приму любого, – говорит он. – Пусть то, что лежит на моем алтаре, достанется тем, кто действительно в этом нуждается. Голодающему ли зверю, птице, мужчине или женщине. Я приму выбор любого, кто захочет оставить меня и обратиться к другому богу, если бог тот благ. Ибо он един, но люди смотрят лишь на профиль и думают, будто видят его целиком. Как, например, ты, Бергетт. Прежде. Теперь, когда ты принадлежишь мне, я научу тебя.
Вот что бог говорит Бергетт, и, в отличие от сестры, она никогда не забудет его слова. Последние слова, которые она слышит в
Потому что лианы и корни, напоминающие змей, приходят в движение и все сильнее оплетают ее ноги и руки, пока не погребают под собой целиком. Бергетт закрывает глаза и думает, что вот-вот умрет.
Поэтому она не видит, как вокруг нее вырастает огромное дерево, запечатывая девушку в себе, как в дорогом дубовом гробу.
Достаточно суровое наказание, не правда ли?
Пока Гилэйн занята превращением в дочь лорда, лето медленно переходит в осень. Среди елей и сосен, окаймленных еще свежей порослью, до сих пор алеют каштаны и зеленеют буки. Поют и снова затихают птицы. Трубит охотничий рог. Мимо проносится олень, стремительный и легконогий, будто лесной дух. С ветвей капает мед.
Бергетт, заключенная в дерево, не мертва.
Она видит сны.
Множество снов.
В них ее мать молода и красива и – вот неожиданность! – танцует вместе с ведьмами. Похоже, она одна из них. Бергетт наблюдает, как мать все сильнее влюбляется в юного лорда, который порой присоединяется к ним в ритуалах. Он изображает
