названиями улиц, стоят телефонные будки и ходят люди, к которым можно обратиться за помощью. Еще там всегда горят огни и даже ночью никогда не бывает по-настоящему темно.
Возникший из ниоткуда куст ежевики вцепился Дон в джинсы, и она раздраженно выпуталась из колючих ветвей. Вдруг сверху что-то упало, легонько стукнув ее по голове – как будто в довершение ко всему дерево решило броситься в Дон камешком.
– Ай! – воскликнула она и яростно потерла ушибленную макушку. Эван посмотрел на землю, затем присел на корточки и поднял что-то круглое.
– Смотри, орех, – Эван бросил на сестру взгляд, полный надежды. – Я ужасно хочу есть!
– И не думай, – велела Дон, мигом отбирая у него находку.
– Почему? Мне никогда не было плохо от орехов.
– Это потому, что тебе никогда не попадались ядовитые.
И Дон забросила орех так далеко в кусты, как только смогла. Неожиданно кусты ожили, зашевелились и зашуршали, по листьям пробежала дрожь. Дон в страхе замерла на месте.
Из густой листвы, громко хлопая в воздухе короткими крылышками, выпорхнула птица – большая, серая, с длинными нескладными ногами. Она неловко опустилась на землю и испуганно засеменила прочь. Это была самая странная птица, которую Дон видела в своей жизни.
– Кто это? – прошептал Эван и потянул сестру за край свитера, пытаясь спрятаться.
– Не знаю, – ответила Дон, но тут вспомнила: точно такую она видела на одной из бутылок в доме дядюшки Ридли. – Это индейка, – с удивлением произнесла она. – Дикая индейка.
– А где ее хвост? – подозрительно спросил Эван. В школе он раскрашивал бумажных индеек, чтобы украсить ими окна на День благодарения.
– Наверное, первые колонисты слопали всех индеек с хвостами, – предположила Дон, вырываясь из его хватки. – Перестань за меня цепляться. Ведешь себя как маленький.
Эван отпустил ее, сунул руки глубоко в карманы и в гордом молчании последовал за сестрой. Дон снова вздохнула – на этот раз беззвучно. Она была старше брата на шесть лет. Дон качала его на коленях и кормила завтраком с ложечки, она учила его читать, а как-то раз даже побила рюкзаком мальчишек, задиравших его возле школы. Но теперь-то она выросла, а он по-прежнему ходил за ней хвостиком, словно не видел, что она для этого уже слишком взрослая. Дон совершенно не нравилось, когда ее братец крутился вокруг, напоминая о том, что когда-то и она была такой же маленькой, шумной, беспомощной и совершенно неинтересной.
Дон рассеянно пнула ствол поваленного дерева – сухая кора с треском отлетела на жухлую листву.
Она просто хотела прогуляться по лесу, чтобы избавиться от дядюшки Ридли и его бесконечных историй. У нее уже сил не было слушать про рыбалку и про то, как ее отец пытался приладить на крючок эти маленькие штучки из перьев, которые похожи на что угодно, только не на мух. Но она же не могла просто сходить и посмотреть, куда ведет старая проселочная дорога, правда? Эвану обязательно нужно было увязаться за ней, весь день без умолку трещать у нее над ухом и в итоге завести их не пойми куда.
– Умираю с голоду, – пробурчал Эван. Он заговорил впервые с тех пор, как они встретили индейку. – Мог бы съесть целого Бэмби.
Эван вспомнил про Бэмби неслучайно. Именно это слово произнесла их мать, узнав, что папа снова собирается на охоту со своим братом – с тем самым, который решил сбежать от цивилизации, отрастить кустистую бороду и жить как настоящий дикий человек. На стенах дома дядюшки Ридли висело оружие, а еще у него была трофейная голова лося, которого он подстрелил «где-то на Севере». Каминную полку украшали разноцветные деревянные утки.
Эвану приходилось делить комнату не только с папой, но еще и с невообразимым количеством багров, наживок для рыбы, катушек, ножей, самодельных луков со стрелами и ящиков с инструментами. Дон же спала на кушетке в гостиной, и голова лося всю ночь следила за ней утомленным взглядом. Как-то раз угли в камине вспыхнули особенно ярко, и глаза чучела озарились глубоким внутренним светом: казалось, зверь вдруг припомнил свою прошлую жизнь, которая у него была, пока ему не посчастливилось столкнуться с дядюшкой Ридли и его ружьем.
Внезапно Дон зацепилась ногой за корень, взмахнула руками и с трудом удержала равновесие. Она остановилась, в отчаянии пытаясь отыскать хоть что-нибудь знакомое. На склоне соседнего холма показался дом: крошечный белый кубик, пристроившийся у самого края поля размером с почтовую марку. Росшие рядом деревья расплывались в туманной дымке, и в густых сумерках Дон не могла даже сказать, какого они цвета. Мир вокруг постепенно серел и исчезал. Нос у Дон замерз, и пальцы тоже озябли: она была одета только в джинсы, слишком узкие, чтобы спрятать руки в карманы, и светло-голубой свитер, расшитый бисером. Мама, конечно, была права насчет этого свитера. «Очень глупо, – твердила она Дон, – носить его в деревне, где тебя и не увидит никто. К тому же
